Сюжет «Тоски», позаимствованный из драмы Викторьена Сарду, который Пуччини и его либреттисты Луиджи Иллика и Джузеппе Джакоза значительно адаптировали к законам оперного жанра, универсален. Его не надо актуализировать, переносить в другие времена, менять географию. Такое, как в «Тоске», происходило, происходит и будет происходить. Далекие от политических коллизий представители богемы — успешный художник и популярная певица — становятся жертвами политиков и силовиков. Каварадосси поддерживает оппозиционера Анджелотти не потому, что так уж рьяно разделяет его республиканские взгляды, а просто потому, что он честный человек, который не может отказать в помощи опальному политику. С Флорией Тоской и того проще — здесь чистой воды «харрасмент» со стороны негодяя Скарпиа. И Анджелотти, и Скарпиа эгоистично «разводят» наивных интеллигентов, за что те расплачиваются своими жизнями. Все это вполне адекватно представлено на сцене режиссером Стефано Пода, который не стал озадачиваться приращением смыслов, так как сосредоточился на приращении других элементов спектакля — визуальных. Впрочем, об этом ниже. Начнем с того, что в этой постановке, несмотря на ее избыточность, доходящей порой до пресловутой «вампуки», является главным.
Как ни экзотично для современного оперного театра, главное здесь — музыка Пуччини. Его партитура, его драматургия, его энергетика и, самое главное, — музыкальное ВРЕМЯ, которое у этого композитора всегда царь, бог и герой одновременно. Маэстро Каллегари на самом деле рулит этим спектаклем. И никакие отвлекающие маневры, обильно происходящие на сцене, настоящего меломана не смутят. Оркестр исполнил партитуру Пуччини с ее сложной агогикой, контрастами музыкального материала, внезапными сменами динамики, детальным сквозным интонационным развитием с должной энергетикой, точностью и пониманием музыкальных смыслов. То, что музыка здесь в приоритете, было со всей очевидностью предъявлено в финале первого акта. На поклоны вышел детский хор во главе с хормейстерами, чтобы получить свою порцию аплодисментов несколько удивленной публики, которая уже подзабыла, что в классической опере так вообще-то принято — выйти артистам после первого или второго акта и получить заслуженную долю признания. Да, господа! Вы в опере! А не в драме и не на капустнике. В конце знаменитой арии Каварадосси E lucevan le stelle после последней фразы тенора публика, конечно, зааплодировала. Маэстро остановил оркестр на паузу и только после последнего хлопка закончил оркестровую партию.
И Арутюнян, и Джордано, хотя имеют богатый опыт исполнения ролей в операх Пуччини, показались не совсем традиционными в трактовках своих партий. Тембру Массимо Джордано, пожалуй, не хватало объемности. Хотя были отдельные эпизоды, когда голос звучал красиво и полновесно. В голосе Лианны Арутюнян много лирических красок. Это удивило, но в итоге сработало на образ: в сочетании со страстным поведением актрисы в драматических эпизодах домогательств Скарпиа и его убийства лирический тембр гармонизовал характер героини и предотвратил опасное превращение ее в безумную истеричку.
Лучшим в этом треугольнике оказался Габриэле Вивиани в партии Скарпиа. И его прекрасный баритон, и брутальный образ злодея с лысой головой — все это было совершенно органично и прекрасно сочеталось с рвущей сердце и душу музыкой Пуччини.
Нельзя не упомянуть маленького Богдана Нагая в партии Пастушка. Давно не встречала на сцене мальчика с таким прекрасным голосом и чистейшей интонацией.
Ну а на сцене творилось нечто сногсшибательное. Белоснежные скульптуры, огромный колокол, светящаяся ротонда, крыло ангела с впившимися в него стрелами. Шикарные костюмы, расшитые золотом. Цветовая гамма — черное, белое, золото, немного красного. На «силах зла» — черные плащи с кровавым подбоем, которые в сцене расстрела сменяются условными шинелями — то ли комиссарскими, то ли белогвардейскими. На статистках, открывающих в безмолвном дефиле второй акт, — сумасшедшие кринолины: с фасада — дорогущая парча, с тыла бело-серая плесень. Каварадосси затянут в черную кожу. Тоска — в черном летящем шелке. Конец первого акта — на авансцене четыре пушки, развернутые дулом на зрителя, палят прямо в зал: вспышка, гул, легкий дымок из сопла...
Когда режиссер держит в своих руках весь визуальный ряд, включая костюмы и свет, остановить его некому. А надо бы. Спору нет, жанр оперы, тем более в версии Пуччини, предполагает выпуклость, укрупненность, яркость. Но не до такой степени. В финале, когда Тоску расстреливают люди в шинелях (режиссер не удержался и допустил отход от оригинала, в котором героиня сама бросается с парапета в бездну), расстрельная группа падает наземь, а с небес проливается светящийся елочный дождик, возникает сильное ощущение перебора. Впрочем, маэстро Каллегари и здесь переключает внимание на музыку: опера заканчивается мощнейшими аккордами в ми бемоль миноре (нет тональности мрачней!), и никакими дождиками этого не перекрыть.
