Подлинные родители
Рассказанное умудренной женщиной предстало готовым киносценарием. Но сценарий не был написан. Воплощение сюжета на экране, вероятно, уже бессмысленно. Произошли, случились куда более драматические события и изломы судеб. Но, может, актуальность этой переклички эпох еще впереди?
Что (назовем ее Наталья) помнила о своем детстве? Отец — генерал, герой войны, тяжелораненый, но не комиссованный. После победы его направили в Западную Украину истреблять бандеровцев. Было страшно: бандиты вырезали военных вместе с их семьями. Отец проявил себя умелым исполнителем, ему предложили повышение — стать начальником лагеря заключенных. Он отказался:
— Я военный, а не надзиратель!
Его выгнали из партии, отобрали награды и выслали на жительство в крохотный сибирский городок, где мать Натальи заболела и умерла. Сломленный отец начал пить, а напившись, жестоко избивал Наталью, таскал ее за косы, смотрел ненавидяще. Она смутно догадывалась: ненависть связана с прошлым, подозревала: она — нагулянная, родилась от другого, когда отец был на фронте. Что поделать — терпела. Закончила школу, уехала в Москву, поступила в университет. Получила комнату в общежитии. Сюда к ней заявился человек, назвавшийся ее подлинным отцом. Она выгнала его, потому что считала: он — причина всех несчастий. Мужчина преследовал, она его избегала. Ее вызвал ректор и открыл: это действительно ее родной отец — ученый-ядерщик, работал вместе с ее матерью над созданием советской атомной бомбы, испытания которой прошли неудачно. И мать, и отца посадили как вредителей — время было такое: любого могли объявить врагом народа и расстрелять. Наталья родилась в тюрьме, ее отдали в детский дом. Во время войны дом эвакуировали, в дороге она заболела тифом. Ее сняли с поезда. На той же станции сняли с поезда вторую заболевшую тифом девочку — дочь генерала и второй матери Натальи. Она тоже ехала в эвакуацию. Женщина ухаживала за обеими, но родная дочь умерла, а Наталья выжила. Религиозная женщина решила: таков божий перст, указавший взять Наталью на воспитание.
В тюрьме подлинная мать Натальи умерла, но отец помнил о дочери и, после того как его реабилитировали, стал ее разыскивать.
Узнав от ректора правду, Наталья перестала противиться встрече с отцом. Он оказался порядочным человеком. И очень нездоровым: во время испытания бомбы был облучен. Привел ее в семью своего друга, вместе с которым начинал работать над бомбой, — но счастливого и удачливого: не был посажен, сделал блестящую карьеру, занимал в научном сообществе высокий пост. У него был сын, ровесник Натальи, учился на параллельном с ней курсе. Они поженились. Этого хотели оба родителя.
Болезнь отца Натальи стремительно прогрессировала. Он умер, не оставив завещания. Началась наследственная волокита, хотя наследовать было нечего. Но ее несколько раз настойчиво приглашал следователь — ради необходимости закончить реабилитационные дела старика. Этот следователь в Наталью влюбился. Она ответила ему отказом. Тогда он, в пылу обиды, бросил ей:
— А знаешь, с кем живешь-то?
И показал донос, по которому был арестован ее отец. Донос написал свекор.
Никому ничего не объясняя, она ушла из дома, уехала в Среднюю Азию, завербовалась в геологическую партию. Ее укусила змея. Наталью отвезли в больницу. И выяснилось: она беременна. Ее разыскал муж. Она вернулась к нему, ничего о доносе не рассказала, но в доме свекра больше не появлялась. Жили отдельно, растили ребенка.
Свекор угодил на своей персональной машине в катастрофу, шофер погиб, а старик с перелом основания черепа маялся, то впадая в забытье, то приходя в себя. И в итоге открыл сыну то, что боялся унести в могилу.
Сын был характером слабее отца, заистериковал, подлость отца его подкосила.
Наталья осталась вдовой. Забота о ребенке, в генах которого чего только не было намешано, помогла выстоять. Надо было воспитать и направить его в традициях своих отца и матери.
Бобочка
А эту историю о детях прошлого рассказала моя мама.
— Мы жили на Почтовой, всемером в одной комнате, — говорила она. (Я побывал позже в той клетушке.) — Мама, я, сестра с двумя девочками, мамин тогдашний муж Самуил Григорьевич, он потом сошел с ума, я навещала его в больнице, а он говорил: «Девочки, почему вы меня забыли? Почему я все время один?», и моя подруга, ей было далеко ездить на работу из-за города. Даже не в целой комнате мы жили, а в перегороженной — за перегородкой обитала другая семья. И в других комнатах той коммуналки было битком. Но жили дружно. Ванная одна, туалет один, а не было косых взглядов, покрикиваний, оскорблений. Наоборот, старались помочь друг другу. У каждого был день для стирки в ванной. Лучше, шикарнее жил ученый-профессор: с женой и сыном, втроем, занимали целую комнату. А потом, в 37-м, его арестовали. Жена его вскоре умерла: она ничего делать не умела, была неприспособленная. Остался на этой площади мальчик. Подросток. Бобочка. Странно, что его не тронули. Мы его, конечно, подкармливали, обстирывали, тоже был неумелый, робкий. И вот на эту площадь прописали какого-то приезжего полковника с женой Марией. Теперь я думаю, может, они как-то специально подстроили, чтобы на эту площадь вселиться, — своих детей у них не было. И эта Мария усыновила Бобочку, потом взяла еще мальчика из детского дома, обоих устроила в военное училище, оба получили образование и специальность, оба приезжали ее навещать, называли мамой.
История соседки
Удастся ли рассказать и уместить в картинку под названием «Сестра милосердия» картинку правильной, аккуратной конфигурации — причудливое разветвленное растение ее судьбы с мощным деревенским корнем и множеством побегов, устремленных к замужеству, благополучию, материальной обеспеченности, засохших, не успевших развиться и расцвести, и потому увенчанное чахлыми листьями одинокой старости?
Она старалась держаться незаметно. Когда здоровалась, глаз не поднимала. Была по-крестьянски бережлива, скупа. Могла подать ухажеру, которого любила (и который корыстно к ней пристроился), прокисший суп. Говорила, разогревая варево на кухне: «Жаль выливать, скормлю-ка...»
Работала на двух работах и существовала безбедно, но деньги оставались вожделенной страстью. В погоне за лишним рублем сдала свою комнату в коммуналке под дневные свидания — приятельнице, тоже медсестре. Среди рабочего дня приходили: белокурая пышная (замужняя) краля и стеснительный лысоватый (женатый) подполковник.
Замок ее двери был туговат (с его несговорчивым упрямством частенько не могла сладить сама хозяйка). Как-то мне, школьнику, пришлось помогать любовникам. Я готовил уроки. Выглянул на шум в коридоре, увидел: пришедшая дама мается, пытаясь отомкнуть дверь, и вернулся к занятиям. Минут через пятнадцать она позвала меня помочь.
Я, непонятно почему робея, принялся крутить ключ в скважине. Ничего не получилось.
Явился военный, который тоже чувствовал себя крайне смущенно и неловко. Не глядя друг на друга, втроем, мы по очереди возобновляли усилия и обменивались односложными, неестественно скомканными репликами.
Любовники ушли, не изведав счастья уединения.
Иногда к ней наведывался Павел родом из ее деревни. Он был начальник — директор МТС. Кривоносый, шмыгающий носом, от него попахивало навозом. Вероятно, первый ее мужчина. Так мне казалось. О ее прошлом приходилось гадать, она мало что о себе открывала. Но была повторявшаяся новелла: отец шил ей ботинки, пока шил, нога росла. Отец пригрозил: «Отрублю пальцы». И она ходила, поджав, скрючив ступню, боясь: он исполнит обещание, вероятно, был суров.
Накормленный скисшим супом сапожник Валерий, толстый высокий красавчик с хитрым лицом и быстрой без запинки речью, болтал с легкостью о чем угодно. Сыпал обещаниями, не исполнял. Предложил сшить моей бабушке зимние сапоги — на меху, запросил огромные деньги: тридцать рублей. Бабушка колебалась. Я, ребенок, подливал масла в огонь: «Деньги жалеешь. Куда тебе столько? В могилу?» Поразительно, постыдно жесток и глуп я был. Пенсию бабушка получала крохотную. Это воспоминание жжет, обостряется со временем. «Получится отличная вещь», — убеждал бабушку Валерий. Она не могла решиться.
У Валерия была дочь. Воровка. Это выяснилось, когда соседка пригласила ее в гости, желая подружиться и привадить, ибо надеялась создать с отцом девочки семью. Надя (так ее звали) пришла, попила чаю, очень соседке понравилась. После ее ухода обнаружилась пропажа нескольких мелких вещей — нечем было поживиться в той нищете.
Исчез Валерий неожиданно: ушел с чемоданчиком — якобы в баню — и не вернулся. Спустя долгий срок возник — внезапно — по-прежнему лоснящийся и красивый. Соседка вновь заявила свои права на него, уводила в комнату, дверь за ними закрывалась, слышалась брань. Иногда Валерий задерживался до утра. Но чаще вылетал тотчас, вслед ему неслись бессмысленные упреки. Они выдавали искренность ее чувств, она продолжала его любить.
Поразительно: соседка разыскала ту его заблудшую дочку и продолжала с ней видеться, делала ей подарки — после того, как Валерий окончательно канул. Скупость была отброшена, побеждена ради этой девочки.
