В мемуарах первого президента России и представителей его тогдашнего «ближнего круга» этот мотив, впрочем, обнаружить не удается. Все мысли Бориса Ельцина, если верить его воспоминаниям, были подчинены идее избавления России от обременительной «имперской миссии»: «Россия... отказывалась от традиционного образа «властительницы полумира», от вооруженного противостояния с западной цивилизацией, от роли жандарма в решении национальных проблем».
По версии же Михаила Горбачева, квалифицирующего то, что случилось на правительственной даче «Вискули» 8 декабря 1991 года, равно как и последовавшие за этим события, как «декабрьский переворот», все было еще более просто: «Президент России и его окружение фактически принесли Союз в жертву своему страстному желанию воцариться в Кремле».
Что ж, возможно, Горбачев прав. Но как говорил о себе герой бессмертной трагедии Гете, «часть вечной силы я, всегда желавший зла, творившей лишь благое». Конечно, Ельцин далеко не Мефистофель — в этом его не решились бы обвинить даже самые заклятые враги. И еще менее может быть заподозрен в том, что всегда «творил благое»: список просчетов и ошибок первого президента России очень велик. Но включать в него Беловежские соглашения, право же, несправедливо.
Если бы агония Советского Союза продлилась еще хотя бы несколько месяцев, сегодняшняя карта России, вполне вероятно, напоминала обглоданный швейцарский сыр, где вместо дырок и выщербин — обретшие самостоятельность автономии. Для справки: в состав РФ входят сегодня 22 национальные республики, на которые приходится 29 процентов территории страны и 18 процентов ее населения.
Глотательный процесс
На момент беловежской встречи Ельцина, Шушкевича и Кравчука это была, подчеркиваем, именно агония. Пожалуй, даже самые верные адепты «утраченной империи» не мечтают откатить ситуацию к состоянию на конец осени — начала зимы 1991 года. Больной, СССР, был скорее мертв, чем жив. А если называть вещи своими именами — был стремительно разлагающимся полутрупом.
К тому времени три из пятнадцати «братских республик» — Литва, Латвия и Эстония — официально вышли из СССР: Москва признала их отдельную государственность. Независимость провозгласило и большинство других членов «братской семьи». А двое «родственников», Армения и Азербайджан, находились в состоянии войны друг с другом.
Надежду на сохранение СССР как «обновленной федерации равноправных суверенных республик» — формулировка вопроса Всесоюзного референдума от 17 марта 1991 года — потерял тогда уже и сам президент СССР. В самом последнем проекте Договора о Союзе Суверенных Государств, опубликованном в газете «Правда» 27 ноября 1991 года, новая версия Союза называлась «конфедеративным демократическим государством».
Государства, образующие Союз, объявлялись «субъектами международного права», которые могли «устанавливать непосредственные дипломатические, консульские связи, торговые и иные отношения с иностранными государствами». Сохранялись, правда, «единые Вооруженные силы с централизованным управлением». Однако участники договора могли «создавать республиканские вооруженные формирования».
Они вправе были также приостанавливать на своей территории действие законов Союза — если сочтут, что они нарушают «настоящий Договор» — и могли беспрепятственно покинуть его. Конструкция, которая продвигалась Горбачевым, не так уж сильно отличалась от появившегося в декабре Содружества Независимых Государств. В СНГ ведь тоже на первых порах существовали объеденные Вооруженные силы и общая валюта.
Главное отличие — во всяком случае, для России — находилось за пределами текстов: подписав на правах учредителя СССР соглашение о его роспуске и создании СНГ, Россия в лице Ельцина тем самым лишила какого-либо геополитического маневра составные части своей Федерации.
Предпринятая через три недели попытка Татарстана войти в СНГ «на правах учредителя» — соответствующее заявление было сделано 26 декабря 1991 года Верховным Советом республики — окончилась ничем. Поезд ушел. Точнее, «машинист» Ельцин отправил его вне расписания, оставив на перроне обескураженные автономии.
По расписанию же — то есть по логике новоогаревского процесса, в котором долго и мучительно рождался, но так и не родился Договор о Союзе Суверенных Государств — предполагалось, что равноправными участниками Союза станут автономные республики, определяемые как «суверенные государства, входящие в состав других государств».
Церемония подписания Союзного договора, назначенная первоначально на 20 августа 1991 года и сорванная, как известно, августовским путчем, предусматривала, что «республики в составе РСФСР подписывают Договор в алфавитном порядке в рамках государственной делегации РСФСР». Однако Татарстану и это показалось унизительным: республика категорически отказалась подписывать договор «в рамках» России.
Позиция Казани была сформулирована предельно четко. «Республика Татарстан рассматривает себя в качестве самостоятельного соучредителя Союза ССР наравне со всеми союзными республиками, — гласило совместное заявление республиканских органов власти от 8 мая 1991 года. — Эта позиция не является сепаратистской, она направлена на ликвидацию ранжирования республик на союзные и автономные и на укрепление СССР как союза равноправных республик».
Еще более конкретно высказывался Минтимер Шаймиев (с июля 1991 года — президент Татарстана, до этого — председатель Верховного Совета Татарской ССР). «Подпишем договор, если получим союзный статус, — заявил он 24 мая 1991 года на заседании комитета по подготовке проекта нового Союзного договора. — Мы должны быть в Союзе... Россия должна по мере их созревания «рожать» республики. Почему мы должны решать оборонные вопросы через Россию? Нефтехимический комплекс у нас крупнейший в мире».
Не отставали тогда от Шаймиева и другие «автократы». Они не просили, они требовали. «Мы неоднократно ставили вопрос о признании суверенитета, — заявил на встрече руководителей российских автономий с президентом СССР председатель Верховного Совета Якутии Николаев. — Когда это будет сделано? Если вы настаиваете на соблюдении Конституции — мы ставим вопрос о новом статусе наших республик: по Конституции Верховный Совет решает вопрос о приеме в СССР новых республик».
Весьма показателен и состоявшийся в тот же день и в тех же интерьерах диалог «хозяина» Башкирии Муртазы Рахимова и «хозяина» Кремля: «Мы — субъекты Союза?» — наседал на Горбачева Рахимов, недовольный уровнем вовлеченности российских автономий в подготовку Союзного договора. — «Да!» — «Тогда почему без нас собираетесь?» — «Надо учесть, что мы находимся в переходном периоде...»
Авансы, щедро раздаваемые союзным центром российским автономиям, и более чем снисходительное отношение к их растущим не по дням, а по часам аппетитам заставляют некоторых исследователей этой темы предполагать, что то была целенаправленная политика, направленная на ослабление российского руководства. Собственно, той же версии придерживались тогда и Ельцин с его окружением.
Горбачев парировал эти упреки ссылкой на действия самого Ельцина: «Забыл, как буквально навязывал им суверенитет: «Берите, сколько сможете разжевать!» Вот он, популизм в чистом виде. Что угодно наобещает, лишь бы понравиться».
Президент СССР имел в виду известное высказывание Бориса Николаевича, сделанное в августе 1990 года на встрече с общественностью Уфы и в оригинальной версии звучащее так: «Мы говорим башкирскому народу, народам Башкирии, мы говорим Верховному Совету, правительству Башкирии: возьмите ту долю власти, которую сами сможете проглотить. И мы согласимся с этой долей, с этим решением».
В общем, разобраться, кто более виноват в разжигании амбиций национальных автономий, Ельцин или Горбачев, союзные или российские власти, трудно. Если вообще возможно. Как говорится, все хороши. Но в любом случае семена суверенизации падали на хорошо удобренную почву. Амбиции эти родились не во время подготовки Союзного договора и даже не в период перестройки. Гораздо раньше.
Партия сказала: «Надо»
Надо заметить, что выход национальной автономии из состава союзной республики отнюдь не считался в советские времена каким-то криминалом, сепаратизмом. По крайней мере выход из состава России. В первые два десятилетия советской власти это вообще было обычным делом. Кстати, вопреки распространенному убеждению наибольшие территориальные потери РСФСР понесла не при «подарившем» Крым Украине Хрущеве, а в эпоху сталинского правления.
В октябре 1924 года Россию покинула большая часть территории Туркестанской АССР: на этих землях были образованы Узбекская и Туркменская ССР. В 1936 году территория Узбекистана расширилась за счет Каракалпакской АССР, входившей до того в состав РСФСР. В том же 1936-м из России были вычленены Казахская и Киргизская АССР, повышенные в статусе до союзных республик.
Остававшиеся в РСФСР автономии, прежде всего Татарская и Башкирская, требовали «продолжения банкета». Это выразилось, в частности, в предложениях по поправкам и дополнениям к проекту новой Конституции СССР. Предлагалось, в частности, дополнить Основной закон статьей, устанавливавшей, что при достижении соответствующего уровня развития автономные республики получают право стать союзными.
Но товарищ Сталин дал решительный окорот планам «автономов». «Можно ли принять это предложение? — вопросил «вождь народов», выступая 25 ноября 1936 года на VIII Всесоюзном Съезде Советов, созванном для утверждения конституционного проекта. — Я думаю, что не следует его принимать».
Сталин перечислил «признаки, наличие которых дает основание для перевода автономных республик в разряд союзных республик». Первый: «необходимо, чтобы республика была окраинной, не окруженной со всех сторон территорией СССР». «Вождь народов» обосновывал это тем, что в отличие от автономий союзные республики имеют право свободного выхода из состава СССР, а реализовать его можно лишь в том случае, если республика граничит с иностранным государством.
«Возьмем, например, Башкирскую или Татарскую Республику, — продолжил докладчик. — Допустим, что эти автономные республики перевели в разряд союзных республик. Могли бы они поставить вопрос логически и фактически о своем выходе из СССР? Нет, не могли бы. Почему? Потому что они со всех сторон окружены советскими республиками и областями и им, собственно говоря, некуда выходить из состава СССР. (Общий смех, аплодисменты.) Поэтому перевод таких республик в разряд союзных был бы неправилен».
Во-вторых, указал Сталин, «необходимо, чтобы национальность, давшая советской республике свое имя, представляла в республике более или менее компактное большинство». В-третьих, «чтобы республика была не очень маленькой в смысле количества ее населения», чтобы население было «не меньше, а больше хотя бы миллиона». Ибо чересчур маленькая республика, рассуждал «вождь народов», не может рассчитывать на независимое существование: «Едва ли можно сомневаться, что империалистические хищники живо прибрали бы ее к рукам».
Впрочем, вскоре советское руководство нарушило им же установленные критерии: в 1940 году РСФСР покинула еще и Карельская АССР, преобразованная в Карело-Финскую ССР. Новая, 16-я «братская республика» не соответствовала сразу двум из трех сформулированных Сталиным признаков: доля представителей титульных национальностей, карелов и финнов, в населении составляла тогда около 25 процентов, а общая его численность была чуть более 600 тысяч.
Но справедливости ради — это все-таки было исключение, подтверждающее правило: Карело-Финская ССР кроилась «на вырост» — с прицелом на скорое присоединение «буржуазной» Финляндии. В 1956 году Карелию вернули в Россию. И это было последним изменением границ Российской Федерации в советский период ее истории.
Тем не менее споры по поводу правомерности нахождения тех или иных национальных образований в составе России не утихали и в самые застойные годы. Велись они, разумеется, непублично: в партийных кабинетах. В авангарде борьбы за союзный статус находились, как нетрудно догадаться, руководители Татарской и Башкирской ССР.
С началом же перестройки вопрос о выходе из РСФСР был поставлен ими, что называется, ребром. Об этом свидетельствует, в частности, стенограмма заседания Политбюро ЦК КПСС от 8 мая 1987 года. «Башкирия, Татария требуют статуса союзной республики, — сообщает Михаил Горбачев. — Выстраивается очередь. Надо все по-хорошему... Вопрос о наполнении автономии надо решать в русле перестройки, в связи с ее прогрессом».
На состоявшемся в сентябре 1989 года пленуме ЦК по национальным вопросам дискуссия перешла в плоскость практических решений. «Статус автономии создает буквально непреодолимые барьеры в решении национальных и культурных вопросов, — заявил, выступая на пленуме, первый секретарь Башкирского обкома Хабибуллин. — Трудящиеся, общественность республики, партийные комитеты в ходе обсуждения проекта платформы настойчиво высказывались о необходимости преобразовать Башкирскую АССР в союзную республику и закрепить это положение конституционно».
Те же аргументы и те же требования повторили первые секретари Якутского (Прокопьев) и Татарского (Усманов) обкомов. Примечательно, что эти предложения не нашли никаких возражений ни у генерального секретаря, ни даже у тогдашнего номинального руководителя России — председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Воротникова. Правда, партия не сказала тогда однозначно «да» выходу автономий из состава России. Но перспективу этого выхода нарисовала более чем отчетливо.
«Учитывая правовую природу автономных республик как советских социалистических государств, необходимо существенно расширить их компетенцию, — гласила принятая пленумом платформа КПСС «Национальная политика партии в современных условиях».
Мертвая точка
В полном соответствии с этой партийной установкой 26 апреля следующего, 1990 года принимается закон СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами Федерации», резко повышавшими статус национальных образований в составе союзных республик: теперь они считаются «советскими социалистическими государствами, являющимися субъектами федерации — Союза ССР».
Следующим шагом по «расширению компетенции» должно было стать подписание Союзного договора, открывавшее автономиям в составе РСФСР прямой путь к независимости от России. Впрочем, две республики пустились в самостоятельное плавание еще до подписания. Осенью 1991 года распад России перестал быть угрозой, превратившись в факт. Говоря словами президента СССР, «процесс пошел».
24 октября Верховный Совет Татарской ССР принимает «Акт государственной независимости Республики Татарстан». «Республика Татарстан, как суверенное государство, выражает волю и решимость иметь полноправное непосредственное представительство в Верховном Совете СССР, других государственных и межреспубликанских органах Союза ССР», — говорилось в числе прочего в этом документе. О России — ни слова.
1 ноября 1991-го Джохар Дудаев, избранный президентом Чечни на проведенных Общенациональным конгрессом чеченского народа выборах, подписал свой первый указ: «Объявить о государственном суверенитете Чеченской Республики с 1 ноября 1991 года»...
Казалось, еще чуть-чуть, и умирающий СССР потянет за собой в могилу и Российскую Федерацию. Хотя почему «казалось»? При сохранении прежних правил игры такой исход был, пожалуй, единственно возможным. Сознавая это или нет, но Ельцин поломал заведомо проигрышную для России игру. И тем самым удержал ее на краю могильной ямы.
Момент распада СССР стал одновременно самой глубокой точкой кризиса российской государственности. Кризис дошел до дна, и вопреки апокалиптическим прогнозам не начал копать. Несмотря на все косяки Ельцина и его команды, несмотря на острейшие внутриполитические конфликты, на экономический коллапс, порожденный непродуманными реформами, Россия перестала расползаться и, говоря словами князя Горчакова, начала сосредотачиваться.
Конечно, путь этот был, мягко говоря, не гладок и далеко не прям. Можно вспомнить договор 1994 года о разграничении полномочий между органами государственной власти РФ и Республики Татарстан, объявлявший республику «государством, объединенным с Российской Федерацией». Можно вспомнить две чеченские войны, первая из которых закончилась унизительным хасавюртовским миром...
Но альтернативный маршрут вряд ли был бы менее болезненным. И самое главное: то, что мы получили бы в финале, вряд ли можно было назвать Российской Федерацией. Не факт, конечно, что Россию захотели бы покинуть все национальные автономии. Но с другой стороны — «вирус суверенности» запросто могли подхватить и некоторые чисто русские регионы. Чем они хуже других?
В общем, на выходе в любом случае была бы уже совсем другая страна. Точнее — страны.
