Сейчас проблема состоит не в запредельной кредитной нагрузке, а в крайне высоких процентных ставках
Заканчивается второй пандемический год, и наступает время, когда российская экономика исчерпает потенциал восстановительного роста и будет вынуждена искать новые драйверы развития. Правительство, похоже, готово сделать акцент на очередные мегапроекты; крупный бизнес продолжает сетовать на ограниченность и дороговизну кредита, которые мешают ему развиваться. При этом денег в стране как никогда много: золотовалютные резервы достигают рекордных значений несколько раз в месяц; правительство намерено осуществить в ноябре беспрецедентную скупку валюты; Фонд национального благосостояния растет; бюджет может показать профицит в размере около 2 трлн рублей по итогам года. Почему же даже официальные прогнозы экономического роста говорят о 2–2,5% в ближайшие годы, а на деле ситуация может оказаться даже хуже? Причин тому много, но я хотел бы сегодня остановиться лишь на одной — пресловутой «кредитной накачке экономики».
Фото: Алексей Меринов
Так называемая рестриктивная политика направлена на подавление инфляции. Ее основной целью является ограничение возможностей коммерческих банков по предоставлению кредитов и насыщению экономики деньгами. В России принято говорить, что Центральный банк проводит рестриктивную политику, а коммерческие банки задирают ставку кредитования, вследствие чего предприятия не могут наращивать производство и экономика стагнирует. В доказательство приводят — и я уже писал об этом, — что совокупный долг российских компаний составляет более 62% ВВП, тогда как китайских — 160%. Такое сравнение представляется доказательством того, что экономика в России никогда не будет расти китайскими темпами. Последнее верно — но я не уверен, что нам нужно брать пример с Китая, где с кредитованием как раз масса проблем и очень скоро может оказаться, что именно в Поднебесной сформировался самый большой в истории кредитный «пузырь». Я бы предложил посмотреть на США, экономика которых за последние десять лет выросла на 24,6% (российская, замечу, только на 16,8%).
Американская статистика покажет нам удивительные вещи: отношение кредитов, привлеченных американскими корпорациями, к объему ВВП страны оказывается существенно меньше, чем в России: по последним данным, оно составляет 48,4% и колеблется между 40 и 50% с середины 2000-х годов. Я должен отметить, что американский корпоративный сектор вовсе от этого не страдает: создаются новые бизнесы, растут прибыли и капитализация. Видимо, проблема состоит вовсе не в том, чтобы удовлетворить аппетиты крупных и средних компаний, а в чем-то совсем ином.
Этим «иным» является стимулирование конечного спроса. В любой рыночной (и не постсоветской) экономике финансовые власти понимают, что залогом богатства страны являются готовые тратить деньги граждане. С этой целью создаются крайне благоприятные условия для получения ипотечных и потребительских кредитов — прежде всего целевых (на покупку автомобилей и товаров длительного пользования). Средняя ставка по 30-летней ипотеке составляет сейчас 2,82%, по автокредитам — 6,05% (при официальной инфляции за последние 12 месяцев в 6,2%). Покупая в рассрочку новый дорогой смартфон, вы получается трех- и даже пятикратное снижение тарифа на пользование мобильной связью на 2–4 года. И так практически везде — за исключением накопления долгов по кредитным картам без привязки к определенным тратам: тут процентная ставка достигает безумных 16–17% годовых, и поэтому все банки и большие торговые сети изобретают все новые способы навязать клиенту очередную кредитку в надежде, что он потратит с нее какие-то деньги и не в состоянии будет закрыть бесплатный кредит в течение тридцати дней льготного периода.
В результате совокупная задолженность по ипотечным кредитам в США составляет сейчас $17,2 трлн, или 74,5% ВВП, превышая объем кредитов корпоративному сектору более чем в полтора раза. Потребительских кредитов американцы набрали на $4,3 трлн, или 18,5% ВВП, но при этом на займы по кредитным картам приходится относительно незначительная часть: около $800 млрд, или менее 3,5% ВВП. Сравнение с Россией не может не впечатлять: объем задолженности по действующим ипотечным ссудам у нас равен 11,2 трлн рублей, или всего 9,1% ВВП, а потребительского кредита всех видов — 13 трлн рублей, или 10,2% ВВП. По общей кредитной нагрузке на граждан Россия занимает одно из последних мест среди крупных экономик с показателем чуть более 20% ВВП, тогда как в самых богатых странах — Швейцарии, Дании, Канаде и Австралии — он составляет от 109 до 133%. Проблема россиян состоит не в запредельной кредитной нагрузке, а в крайне высоких процентных ставках (по официальным данным, на обслуживание кредитов наши сограждане тратят до 35% располагаемых доходов, тогда как американцы — не более 9,2%). Изменение подобного положения вещей является, на мой взгляд, важнейшей предпосылкой оживления экономики.
Я не призываю граждан брать в долг без оглядки на процентные ставки и располагаемые доходы — я просто хочу привлечь внимание к очевидному обстоятельству: когда деньги находятся в руках у населения, бизнес вынужден следовать за его предпочтениями и конкурировать за эти средства; когда деньги оказываются сразу у компаний или госструктур, выстраивается монополистически-коррупционная цепочка, и не более того. Если российские власти хотят «перезапустить» экономику, нужно начинать именно с населения, со стимулирования конечного спроса, а не выделения «системообразующих» корпораций. Основными направлениями такого стимулирования — относительно недорогими и эффективными в современных условиях — я бы назвал как минимум два.
С одной стороны, и об этом много говорится и пишется, стоило бы поднять уровень жизни самых бедных слоев населения прямыми денежными (и квазиденежными) выплатами. Предоставление 20 миллионам малоимущих по 2 тыс. рублей в месяц в виде прямых перечислений на счет или продуктовых сертификатов обошлось бы ежегодно менее чем в 500 млрд рублей, что составляет 2,5% бюджетных доходов и всего четверть бюджетного профицита 2021 года. Нужно последовательно индексировать пенсии всем гражданам пенсионного возраста, вне зависимости от их занятости, на коэффициент официальной инфляции. Экономия на людях, особенно бедных и пожилых, не только безнравственна, но и экономически неэффективна. Российское государство совершенно ошибочно рассматривает подобные ассигнования как издержки, в то время как они являются самой выгодной инвестицией, способствующей запуску экономического роста.
С другой стороны, я предложил бы поставить эксперимент с радикальным субсидированием кредитов населению. Если исходить из данных Банка России, говорящих о совокупной кредитной задолженности в 23,9 трлн рублей и средней ставке по кредиту в 12–13% годовых, окажется, что граждане в год выплачивают около 3 трлн рублей процентов банкам. Чтобы просубсидировать ипотеку до 4–4,5% годовых, а кредиты на покупку автомобилей или предметов длительного пользования — до 5–6% годовых, т.е. опустить ставки ниже официального инфляционного порога, потребуется около 1 трлн рублей (на эти категории займов приходится около 17 трлн рублей, а ставки по ним составляют 7–11%). Сумма будет расти по мере увеличения задолженности, но уж если в планах правительства стоит наращивание государственного долга, то мне кажется, что нет более эффективного механизма использования привлеченных средств, чем побуждение населения к дополнительным тратам. Я бы даже добавил, что в таких условиях умеренная инфляция не является злом, так как она позволит удешевлять обслуживание долга домохозяйствами в долгосрочной перспективе.
Подводя итог, скажу: я полностью согласен с теми, кто полагает, что властям следует прекратить накапливать резервы и нужно переходить к «проактивной» денежно-кредитной политике — но к политике стимулирования не «производства», а потребления. Фундаментальное отличие индустриальной экономики от современной заключалось в том, что первая рассматривала расходы на конечное потребление как издержки, в то время как вторая сделала их активом. Это сейчас прекрасно поняли в Америке и Европе, где государства пошли на существенный рост заимствований, инициировали максимальное снижение процентной ставки и создали условия для увеличения потребительских расходов, в том числе и через распространение заимствований под процент ниже инфляции. Получившее дополнительные возможности население отреагировало высоким спросом на жилье и товары длительного пользования, а также рекордными вложениями в акции; последние взвинтили котировки на фондовом рынке и увеличили стоимость активов пенсионных фондов, благотворительных организаций и университетов; как следствие, более охотно начали тратить деньги и те, кто не нуждался в заимствованиях, но с опаской смотрел на перспективы жизни на пенсии. Итогом всего процесса выступает устойчивый экономический рост, который практически гарантирован сегодня развитым странам, но вовсе не России.
Отечественная экономическая мысль остается в заложниках у теорий, созданных еще в прошлом веке, и практики, сформировавшейся после «азиатского» финансового кризиса 1997–1998 гг., «научившего» правительства развивающихся стран формировать «подушку безопасности» на случай возможного кризиса. И сегодня получается, что кризисы-то мы проходить научились (в 2009 г. Россия стала единственной страной G20, в которой реальные доходы населения продолжали расти), а обеспечивать стабильный рост «в мирное время» — нет. И, судя по действиям российских властей, даже и не собираемся…
