Продюсер Павел Лунгин в творческий процесс не вмешивается: «Нельзя быть начальником у художника»
В новом и огромном павильоне «Мосфильма», занимающем 1600 кв. метров, свой дебютный и камерный фильм «Все нормально» только что закончил снимать знаменитый театральный режиссер Дмитрий Крымов. Пьесу он написал давно, а реализовать ее удалось только теперь, и не в театре, а в кино. Откровенно условное пространство способно было удивить любого попавшего в павильон человека.
Павел Лунгин и Мария Трегубова.
Фото: Светлана Хохрякова
Еще осенью, до начала съемок, группе пришлось запастись пожухшей листвой, набрать пять мешков прямо на территории «Мосфильма», благо она как сад. Множество дверей, ведущих в никуда, за которыми пустота, снабжены тем не менее табличками: «Инженер по снабжению», «Столовая работает с… до…», «Приемная. Часы приема по личным вопросам», «Туалет Ж»… Ломятся прилавки от картонных туш, муляжей ветчины, окороков. Клетки зоопарка пустые, хотя стоят указатели, кто есть кто: «Енот-полоскун», «Волк», «Медведь». Накануне там сидели люди, изображавшие зверей как студенты театрального вуза, тренирующие свои актерские навыки на этюдах о животных. При этом зрители должны поверить, что это реальный зоопарк. Актера на роль Медведя искали долго, был кастинг. Требовался очень крупный человек, которого в итоги привезли из другого города. Условное пространство будущего фильма придумано театральным художником Марией Трегубовой, которая находится на площадке рядом с Дмитрием Крымовым. Все для нее впервые и многое удивляет.
Прежде Мария Трегубова работала у Павла Лунгина на картине «Дама Пик» по «Пиковой даме» Пушкина, но как художник-постановщик дебютирует у Дмитрия Крымова. Перед ней трудная задача — создать пространство откровенно театральное, но которое бы от этого не проигрывало на пленке. Оператор Олег Лукичев должен каким-то образом зафиксировать эту условность, чтобы она проявилась на экране особенным образом. Все как в сказке — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Хотя, конечно, на площадке все знают куда, но ищут нетривиальные пути.
— В кино я никогда не работала, только делала кусочек фильма с Павлом Лунгиным в «Даме Пик», который посвящен театру, — рассказывает «МК» Мария Трегубова. — То есть я делала театральные декорации, которые снимали в фильме, и это была для меня более или менее привычная работа. С Дмитрием Анатольевичем мы работаем часто. Теперь наша задача — сделать фильм, оставаясь на знакомой нам территории, но уже в кино, создать особый, новый мир, коллаж внутри павильона. Мы используем инструменты не только кино, но и театра, современного искусства, искусства вообще, в том числе в актерской игре, особый способ визуальной подачи для выражения этого пространства.
Мария Смольникова играет главную роль. Фото: Ангелина Федоровская
Глядя на происходящее и декорации, невозможно понять, современная это история или ретро. На актрисе Марии Смольниковой какой-то вневременной костюм. В волосах — полиэтиленовый пакет.
— Может быть, костюм и непонятный, но на современной улице можно встретить такого человека. Ретро-стиль опять в моде, — объясняет Мария Трегубова. — Только что снималась сцена с сильным ветром, который нес мусор, сухие осенние листья, пакеты, газеты, поэтому у героини взъерошенные волосы, в которые вплетен мусор, листья, пакет. Фантасмагория тут неизбежна.
— Что для вас стало самым непривычным на площадке?
— В театре художник — второй человек после режиссера, он отвечает за картинку. А в кино за построение кадра отвечает все-таки оператор. Это для меня очень непривычно. Я начинаю делать каждый сантиметр, но при этом неизвестно, войдет он или нет.
— Вы не можете отвечать за результат?
— В какой-то степени могу, но в какой-то степени и нет. А мне важно понимать, что я делаю, как это будет выглядеть. В этом мой интерес в театре. Но я не обижаюсь. Мне интересна новая территория. Я здесь гость. Кино для меня — как приключение.
— Мясо из фанеры, муляжную колбасу вы придумывали, чтобы создать искусственную среду?
— Да, мир полунастоящий, сочетающий плоские и объемные предметы. Здесь интересен эффект на пленке, где мы часто плоское изображение воспринимаем объемным. Как это будет работать вместе? Угол зрения чуть-чуть меняется, и ты видишь, что на самом деле это неправда. Есть игра в декорации, непонятно, где и что, а потому так важен сговор художника, режиссера и оператора, чтобы все делали одно дело, а не работали каждый сам по себе.
Во время обеденного перерыва на площадке появился режиссер, а в данном случае продюсер фильма Павел Лунгин. Он продегустировал харчо, которым кормили всю группу, и рассказал о том, как родился этот неожиданный проект.
— Это же вы предложили Дмитрию Крымову снимать кино?
— А что еще я мог ему предложить? Это плод нашей двадцатилетней дружбы. Дима сказал, что у него есть сценарий, который оказался совсем не похож на сценарий. Я думаю, что он очень хотел попробовать себя в новом качестве, ведь нет ничего более интересного, чем снимать кино. По-моему, это тайная мечта каждого человека. Дима сейчас находится в расцвете творческих сил, делает спектакль за спектаклем, все интереснее и неожиданнее. У него всегда удивительные атмосфера и художественное решение. Самое время попробовать силы в кино.
— Вдруг не получится?
— Выразить себя у него в любом случае получится. Мы, со своей стороны, для этого делаем все. Да, декорация не похожа на привычные декорации, актеры необыкновенные. Вообще атмосфера чего-то необыкновенного. Что-то да получится.
На съемочной площадке.
Фото: Светлана Хохрякова
— Вмешиваетесь в процесс?
— Я рядом как друг, не как начальник. Нельзя быть начальником у художника. Надо мной никогда его не было, и я им не могу быть. Режиссура — это же особое видение, страшно необъективная вещь, субъективная в принципе. Ты навязываешь каким-то образом свое мнение, и, чем сильнее ты это делаешь и уверен в своей правоте, тем лучше люди его воспринимают, потому что ты делишься своим взглядом на мир. И взгляд этот не совсем реалистический. Дима интересно смешивает снятое на пленку изображение с цифровым, не скрывает условности декораций, наоборот, использует это как художественный прием. Всегда считается, что павильон должен быть не отличим от реальности, а тут, наоборот, выпячивается то, что стены из картона, что на них наклеены фотографии, имитирующие реальность.
Пока мы говорим, звучат, словно в подтверждение, команды: «Снимаем на пленку», «Снимаем на цифру». Все идет параллельно. Опытный оператор Олег Лукичев, работавший с Серебренниковым, Гай Германикой, Литвиновой, Константинопольским, умело со всем управляется. С Дмитрием Крымовым они на «вы».
«Я прочитал сценарий и понял, что раз история условная, то нужна пленка для того, чтобы создать некую отстраненность от материала. На видео будут странные вкрапления, подобные видениям, фэшбэки. Все это свободно и без страха делал Вонг Кар Вай в «Чунгкингском экспрессе». Мы хотим сделать сочетание некой кинокартинки, абсолютно противоположной всплеску сознания, — рассказывает Олег Лукичев. — Если я скажу, что на пленку снимается некое классическое кино, а на видео, которое, возможно, будет черно-белым, вспышки сознания, то это будет неточно. Словами многое не объяснить. На монтаже многое станет понятно. Есть некие правила фильма, которые режиссер задает с самого начала, и если они оправданы, то вообще неважно, как и где снимается кино — на голой стене, в декорации или на улице под снегом. Ларс фон Триер мог себе позволить снимать «Догвилль» в черном павильоне. Важно, чтобы зритель поверил в твои правила игры».
Героиня фильма — актриса Маша — накручивает на торшер красные нити, из которых можно при желании связать свитер. Они становятся все толще, пока не превратятся в веревку, а потом и в корабельный канат, который как красная змея пробивается через дверной зазор. У Маши странная взаимосвязь с торшером. Она его привязывает, и он становится в ее воображении мужем, который был ей опорой, а потом куда-то ушел. А сама она как перышко, которое вот-вот унесет ветер. Привязать мужа можно только веревочкой. Странно? Очень. Но при этом героиня Марии Смольниковой продолжает жить обычной жизнью, ходить в театр, где она репетирует роль Анны Карениной, в магазин, аптеку, жэк.
Мария Смольникова, пока другие обедают, занимается с хореографом Павлом Глуховым, мгновенно выполняя все его указания. До этого она так же молниеносно начинала свою сцену вновь и вновь, вне зависимости от того, что происходило на площадке, а Дмитрий Крымов то и дело прерывал ее на слове. Мария Смольникова — уникальная актриса, и опыт их совместных спектаклей в этом лишний раз убедил. И на экране она необыкновенно хороша в своей редкой органике, поэтому ее так ценят кинорежиссеры. Не зря Павел Лунгин сравнивает Марию с Джульеттой Мазиной — музой Феллини.
У нас всего несколько минут на разговор с Марией Смольниковой. Вот-вот начнутся съемки.
— Вы придумываете особую пластику своей героине? Чем вы сейчас занимались с хореографом?
— Это танец с мужем-торшером. Вечером моя героиня приходит домой. Мужа нет, а ей хочется потанцевать. Женщина же! И она танцует с торшером, потому что больше не с кем.
— Что за эфемерное создание ваша Маша? Вписывается ли она в современную жизнь?
— Я думаю, что не вписывается. Она как царевна, которая, если говорить современным языком, не в тренде. Жизнь от нее ускользает, и она пытается ее ухватить, читает газеты, вынуждена покупать мясо, оплачивать его карточкой, надо же что-то есть. Она как-то приспосабливается в этом мире, но ей это сложно дается. Я сама такая, с трудом пробираюсь через реалии, при этом пытаюсь творить, все осмысливать. У нас такие бешеные ритмы, и ты видишь и чувствуешь, как каждый день из твоих рук время словно утекает. Не успеваешь его проживать. Ничего не успеваешь, только получаешь и получаешь новую информацию. От этого происходит обезвоживание, появляется бессилие. Маша привязывает канат к торшеру и мужу, который все уходит и уходит. Канат для нее как связь с миром, память, что-то неуловимое и необходимое. Нужно, чтобы он у нее был.
Необычные декорации Марии Трегубовой.
Фото: Светлана Хохрякова
— Вам не мешает театральная условность?
— Нет, мне ничего не мешает. Просто каждый раз происходит поиск чего-то нового. Мы ищем здесь и сейчас. Никогда в таком кино не снималась. Это совершенно не то, что я привыкла видеть на съемочной площадке, но я привыкла к тому, как мы делаем спектакли с Дмитрием Анатольевичем. Моему мировоззрению это близко. Ты бросаешься в плавание, о котором мало что знаешь, постепенно проникаешь вглубь, ориентируясь не на то, чтобы в голове, а чувственно. Поиск чувственности самый сложный.
— Так Маша общается больше с предметами, чем с людьми?
— Я бы так не сказала. Из «предметов» у нее только муж. Она же живет обыденными вещами, навещает его отца, приносит ему еду, ходит на репетиции «Анны Карениной» в театр, в зоопарк с подругой. Так что не только предметы, но и люди ее окружают. Я пока не все до конца не понимаю, мы только что-то ищем. В театре у моей героини какие-то страсти кипят, и там понятно, как надо любить и страдать. А в жизни все непонятно. Вот ушел муж на подводную лодку, и она привязала к нему канат, ждет. Но как его ждать, как с ним общаться? Как жить с мужем, которого нет? Жить с торшером? Как это? Работа у него опасная. Каждый раз он уходит и может не вернуться. Тут каждый может что-то себе нафантазировать, но факт в том, что мужа рядом нет. А она внутренне его не отпускает…
Разговор с Дмитрием Крымовым тоже состоялся на съемочной площадке, но это отдельный сюжет, интересный в контексте всей его творческой жизни. Стоит к нему вернуться отдельно.
Источник: mk.ru
