«Меня больше устраивает, что Женя актер»
Юлия Снигирь только что снялась в картине «Чук и Гек» Александра Котта по рассказу Аркадия Гайдара. Сыграла маму двух мальчиков, вместе с которыми ее героиня отправляется в далекие края к их отцу-геологу. Съемки проходили в Москве и под Пермью. Это была первая и непростая киноэкспедиция после затяжной паузы, вызванной пандемией.
Фото: Геннадий Авраменко
Но жизнь постепенно налаживается, и 25 апреля Юлии на церемонии премии «Ника» вручат новую награду за участие в международном проекте — «Новом Папе» Паоло Соррентино. Крылатая богиня будет у нее в руках.
У нее вообще необычная биография, в которой много неожиданных и даже случайных виражей. Юля родилась в Тульской области, прожила там до 17 лет. Окончила факультет иностранных языков в пединституте, работала учителем английского языка и в рекламе, что неудивительно при ее внешности. И только потом поступила в Театральный институт им. Б.Щукина.
После «Обитаемого острова» Федора Бондарчука, где у нее главная женская роль, о ней узнала вся страна. Потом была работа в сериале «Великая», где она сыграла Екатерину II, роль Салтычихи в «Кровавой барыне», съемки в Голливуде в «Крепком орешке» с Брюсом Уиллисом, другие международные проекты. В 2020 году она снялась в «Новом Папе» итальянского режиссера Паоло Соррентино. Совсем недавно мы увидели Юлию в «Хорошем человеке» Константина Богомолова про ангарского маньяка.
На первый взгляд роль мамы Чука и Гека не такая уж интересная. Да, красивая и смелая, одна с детьми едет в неизвестность. Но вы так рассказываете о своей героине, что роль наполняется новыми смыслами.
— Это же такая внутренняя кухня, которая на экране может быть и не видна. Я изначально понимала, что главные герои этой истории — Чук и Гек, а у меня функциональная роль. Должна же быть рядом с ними мама.
Я в этом смысле не эгоистка, главное, чтобы кино получилось. Бывает же так, что роль интересная, а кино получается плохое. Актер всегда что-то для себя находит, придумывает. «Там есть что играть» — это наше любимое выражение. Мне показалось, что идея хорошая, а Саша Котт прекрасный, умный, интеллигентный режиссер. С ним очень приятно работать. Кто бы еще мог снимать такое кино, если не он.
— Наверное, вы принадлежите уже к тому поколению, которое Гайдара не читало?
— Я читала и пионеркой была. Все это застала и прекрасно помню.
— Будете сыну читать «Чука и Гека»? Для него-то это совсем далекая история.
— Дети же очень восприимчивы. А в этой истории два мальчика едут к папе встречать Новый год, и с ними происходят какие-то приключения. Мне кажется, что этого достаточно для детского восприятия. Я читаю своему пятилетнему сыну «Лёлю и Миньку», и он в невероятном восторге от Зощенко. Такие книги на все времена.
— Ваша героиня еще и певица. Этого же нет у Гайдара?
Нет. У него про маму толком ничего не сказано, но кино так работать не будет, его нужно насытить деталями. В какой-то момент я даже боялась утяжелить эту историю. Если рассматривать ее не как детскую сказку, а как реальную жизнь, то что получается?
Есть такая женщина, которая живет с двумя детьми в Москве. А муж далеко, и ей очень сложно, страшно ехать в тайгу. Какой будет эта дорога? Я с одним-то ребенком и в наше время, когда есть поезда, мобильные телефоны, с опасением думаю о том, как можно поехать куда-то. Мало ли что! А тогда все было невообразимо сложно.
Моя героиня — живой человек со своими проблемами, сомнениями, страхами. Да, у нее появилась профессия. Она поет. Мы с Сашей Коттом говорили о том, что она очень легкая на подъем, авантюрная, немножко хулиганка. Коварно всегда что-то рассказывать, когда кино еще нет, потому что никогда не знаешь, что увидишь на экране. Но вообще-то нам важно, что вся эта история дает возможность лучше понять своих детей, находясь с ними бок о бок в разных ситуациях, вспомнить свою хулиганскую природу.
— В старом фильме, где вашу роль сыграла Вера Васильева, это вообще ужас! Едут непонятно куда.
— Тут тоже непонятно куда. Время-то мы оставили прежнее, под современность не адаптировали. Мотивации и обстоятельства все те же.
— А в вашей профессии вы цените возможность поехать в новые города и страны?
Я не такая легкая на подъем. Меня непросто выдрать из привычной среды. Но если роль интересная, сразу включаюсь, и мне хочется каких-то геройств. Даже от тяжелых съемок артисты испытывают удовольствие.
Помню, как мы возвращались со съемочной площадки фильма «Хождение по мукам» с Сашей Яценко. Снималась сцена бури в степи. Поставили огромный ветродуй, и в нас бросали шелуху гречки. Ее было так много, и она с бешеной скоростью пролетала, оставляя маленькие синячки, было очень больно. Мы ехали уставшие в полной тишине, и вдруг Саша сказал: «Какой все-таки кайф! Такое ощущение, что ты потрудился по-настоящему и что-то важное сделал».
Я понимаю это ощущение: ты не просто так прожил день. Наверное, есть в этом и момент самолюбования. Но это не важно. Пусть внутри будет что угодно. Главное, чтобы потом на экране складывалось. Когда человек живет будничной жизнью, он начинает искать приключения. А актеру часто после съемок хочется сидеть дома и читать книжку.
— Вы такая, какая есть, наверное, потому что родились в небольшом городке. Тургеневские барышни выходят оттуда.
Может быть. Я думаю об этом в контексте воспитания ребенка. Вспоминаю себя. Тебе хочется чего-то добиться, ты стремишься к чему-то, чего тебе не дали обстоятельства жизни. А когда у ребенка все есть? Ты же не можешь создавать искусственно условия? Если я могу купить сыну удобные ботинки, каких не было в моем детстве, почему же этого не сделать?
Приезжие ребята более мотивированны, но я знаю и очень мотивированных москвичей. Когда рядом родители, которые утром накормят сырниками, а школа перед домом и до института всего-то доехать две остановки на метро, то чего дергаться? И со мной такое происходит: чуть полегче становится, и ты расслабляешься.
— Вам не раз приходилось работать на площадке с детьми. В «Кровавой барыне» снималась юная актриса Марта Тимофеева, с которой до пандемии был подписан голливудский контракт, а теперь неизвестно, как все сложится.
— Марта уже большой профессионал. Она очень хорошенькая и киногеничная, так что, возможно, все у нее будет здорово. Вообще с детьми-актерами непросто. Я думала про ребят, играющих Чука и Гека. Что с ними будет, когда они вырастут? Возможно, их потом так и будут называть Чуком и Геком. А, это тот, который Гек. Я разговаривала с Юрой (Гек). Он не хочет быть артистом. Если Андрей, который играет Чука, очень дисциплинированный, понимает, что он на работе, то Юра немного другой. Его мама не хочет на него давить. Пусть у него будет детство, пусть он спокойно растет, а потом сам сделает выбор. Я за этим наблюдаю и думаю о своем ребенке. Какую школу выбрать? Хочется какую-нибудь творческую. А вдруг он потом спросит, почему так плохо знает математику.
— Вы снялись у Константина Богомолова в «Хорошем человеке». После интервью Ксении Собчак с маньяком развернулась бурная дискуссия, надо ли вообще таких людей выводить на всеобщее обозрение. Ваш фильм тоже про ангарского маньяка.
— Я не видела интервью Ксении, не следила за дискуссиями. Поняла, что устала от этой темы в принципе и не готова в нее вникать. Касаться этого очень неприятно чисто психологически. Для меня в «Хорошем человеке» была важна не история маньяка. Мне кажется, что для Кости Богомолова существенно не то, что это триллер и есть детективная линия. Его тема — психологизм, внутренний мир человека, отношения мужчины и женщины. Это я увидела прежде всего и пошла в этом направлении. История могла быть и не про маньяка, про что-то другое.
— Каждый раз не вздрагиваете, когда вам предлагают самые неожиданные роли?
— Я в последнее время постоянно вздрагиваю. Видимо, жизнь так устроена, что чем старше становишься, тем с тебя больше спрос. Мне предлагают такие вещи, с которыми, как мне кажется, я не справлюсь. Возникают предложения, в которых есть вызов. Не имею права рассказывать подробно, но сейчас готовлюсь к роли, от которой, честно говоря, до сих пор в панике. Права ли вообще, что берусь за нее? Но во мне есть некая отчаянность. Не хочется идти по накатанной дороге.
— Как на вас влияет быстрое развитие технологий в кино? Можете сниматься на фоне зеленого экрана без декораций и партнеров?
— Я, конечно, люблю все максимально естественное, натуральное. Мне важно смотреть в глаза партнеру, потому что от этого я получаю энергию. На меня влияют окружающая обстановка, предметы, комната, в которой нахожусь. На фоне зеленого экрана чувствую себя неудобно. У меня есть какой-то опыт, некая техничность. Это помогает в работе, но я бы не сказала, что блестяще с этим справляюсь. Есть великие актеры, которые рассказывают в интервью, что могут хоть со стулом играть. А я реагирую на обстоятельства.
— Советские актрисы готовы были жизнь положить ради роли.
— Я недавно читала про Татьяну Окуневскую. Какие там истории! Я жизнь точно положить на это не хочу. У меня есть семья. Я — женщина. Для меня это важно. У меня есть какие-то девичьи интересы. Я люблю красивую одежду, люблю готовить и проводить время с ребенком. Для меня это не менее важно, чем сниматься в кино, что не отменяет каких-то амбиций. Я не успокаиваюсь. Мне постоянно чего-то не хватает, но фанатизма нет.
— Вы вот даже на съемку телепрограммы пришли, как сказала гример, готовая. Час потратили на прическу, час на макияж. Сами все продумываете, не полагаясь ни на кого?
— Я перфекционист, ужасная зануда в плане планирования. Поэтому бывает трудно с людьми, которые импровизируют: «Ой, а давай сейчас туда не поедем, а поедем в другое место». Все! У меня тупик. Как не поедем? У меня же план, в заметках в телефоне все четко расписано на каждый день.
— Помимо российских проектов появляется что-то интересное?
— Есть европейский проект, где мы будем сниматься с Женей Цыгановым, но я не могу об этом говорить. Я год прожила в Лос-Анджелесе в иллюзии, что попробую, вдруг сложится новая жизнь. Но потом поняла, что не хочу таким образом строить свою жизнь. Пусть это будет чем-то побочным, как хобби. Раз — и возникло между делом что-то иностранное, и если я вдруг кому-то понадоблюсь, то поеду и снимусь. Но ради этого, пожалуй, ничего даже делать не буду.
— У вас же есть агент, который занимается международными проектами? Он делает что-то, чтобы о вас там знали?
— Да, агент есть, но я бы не сказала, что ведется какая-то работа, чтобы про меня знали. Скажем, ищут героиню, необязательно русскую, на которую я примерно могу подойти, как было в «Новом Папе», где я сыграла полячку. Записываю пробы, а дальше — да или нет. В «Новом Папе», посмотрев пробы, тоже могли сказать: «У нас есть актриса из Польши». И это было бы логично. Поэтому записала пробы и забыла. Так у меня обычно происходит. На любой иностранный проект ищут актеров по всему миру. Иностранный артист в кадре — это все равно акцент, который сужает круг ролей.
— От акцента не удалось избавиться, несмотря на то, что у вас профессиональное лингвистическое образование?
— Не удалось. Когда я редко говорю, он усиливается. Для «Нового Папы» мы даже чуть-чуть его усиливали. Акцент туда-сюда гуляет. Он иногда совершенно не русский, неуловимый, но точно есть. У нас даже нет примеров, у кого бы из актеров все сложилось в Америке. Я знаю Свету Ефремову, которая живет в Лос-Анджелесе очень давно. Она преподает там, много снимается. У нее хорошее образование. Она окончила Йельский университет. Ее приглашают в Московскую школу кино проводить мастер-классы. Я хочу летом туда пойти.
— А вам это зачем?
— Мне надо. Я хочу учиться. Мне все время кажется, что я чего-то не умею. Нужны новые знания. Я жадная в этом смысле, хочу что-то увидеть и услышать. Многие голливудские артисты склонны все упрощать, сводить к ремесленным техническим вещам. Мы же склонны все усложнять, любим поговорить о душе, психологии героев, про то, как все сложно. Часто это и сыграть нельзя. Можно загрузить себя тонной изысканий, но это не будет читаться в кадре. Иногда поставленная режиссером задача — сделать пошире глаза, сморщить лицо — работает лучше, чем рассуждения об экзистенциальном кризисе героини.
— Александр Митта назвал это быстрорастворимым Станиславским. Он же тоже за то, что важно ремесло, а не абстрактные разговоры об искусстве.
— Смешное выражение. Он прав. Можно написать биографию героя, как нас учили в Щуке, но что потом с ней делать? Помню анекдоты о студентке, написавшей, что папа ее героини был военный, мама — учительница музыки. А когда спрашивали: «А ты как собираешься это играть?», возникала пауза. Выпускники актерских вузов часто выходят с элементарным неумением существовать в кадре на крупном плане.
— Существенна разница между американской и европейской системами работы в кино?
— У меня не такой громадный опыт, чтобы об этом судить. От режиссера многое зависит. Паоло Соррентино снимает авторское кино, несмотря на то, что работает на сериале. Он стоит у руля и один все решает. От его воли все зависит. На больших студийных картинах, как правило, сложнее. Это неповоротливая машина. Каждое решение нужно утверждать. Это не хуже и не лучше, просто технически все так устроено. Иногда режиссеру проще снять как есть, чем объяснить, что что-то хочется изменить. А у Соррентино нет таких проблем. Проснулся утром, подумал, что хочет чего-то нового, и все. Саша Котт так работает. Костя Богомолов может с утра написать текст и все перевернуть. Меня, конечно, это сводит с ума, но это интересно. Понимаю, что кино — живой организм. Только так все и рождается.
— Пару лет назад Соррентино приезжал в Петербург.
— Оттуда ноги и растут. Мне сказали, что там он поинтересовался: «А какие у вас актрисы? Я никогда не снимал русских актеров».
— Ему было до вас дело? Все-таки сложное производство, много людей.
— У меня не было ощущения, что всего так много и так все сложно, что ты песчинка. Абсолютно все не так. Я чувствовала себя в центре событий. Соррентино много занимался актерскими сценами. Все было как в авторском кино.
— Вы работали с Константином Худяковым, который чувствует актеров, и с молодыми режиссерами. Почувствовали разницу?
Все связано исключительно с мировоззрением режиссера, его вкусом и стилем работы. Константин Павлович в хорошем смысле очень академичен. Мне это многое дало. Он научил каким-то вещам, которыми я до сих пор пользуюсь.
Я, допустим, не понимала, как произносить текст, а он подсказывал решение: «Эти слова, как капли воды, они не важны, они просто кап-кап-кап». Я ему очень благодарна. Мы дважды вместе работали. Сначала было «Хождение по мукам», потом «Конец сезона» (современная адаптация «Трех сестер». — С.Х.). Мы с Аней Чиповской дважды сыграли сестер, а потом у нас появилась еще третья сестра Юлия Пересильд. У Соррентино все иначе. Он любит очень яркое, буквальное. Если ты радуешься, так радуешься, если переживаешь, то нужно больше страданий. И ты становишься маской из комедии дель арте. Я люблю, когда больше полутонов.
— Все преувеличено, но при этом Соррентино говорит, что не любит театр. Так он сказал в нашем интервью.
— Вот интересно! У меня он спрашивал, играю ли я в театре. Может быть, лукавит или не нашел «свой» театр, где ему было бы интересно. Или ему не нравится то, что сейчас там происходит. А вот как вид искусства это абсолютно его территория.
— Вы ведь не так много работали в театре?
— С ним у меня сложная история. Я играла в «Короле Лире» Богомолова несколько лет. В итоге ушла. Потом появился «Мефисто» во МХАТе в постановке Адольфа Шапиро, в котором я играю до сих пор. Полгода репетировала в «Трех сестрах» с Богомоловым и ушла. Теперь играю спектакль «Пинтер для всех» в театре «Около дома Станиславского» у Юрия Погребничко. Идет он раз в месяц-два то из-за моей занятости, то из-за занятости Жени (Муж Юлии Евгений Цыганов тоже играет в этом спектакле. — С.Х.). Мне так сложно все это дается. Трудно бесконечно повторять одно и то же, хотя я готова сделать двадцать дублей на съемочной площадке. Сыграл спектакль, а через месяц опять, и так много лет — это совсем другое. Я очень неусидчивая, верчусь на репетициях и восхищаюсь артистами, которые по 15–20 лет играют одни и те же спектакли.
— У Евгения Цыганова, наверное, все иначе. Он оказался в театре у Петра Фоменко и продолжает работать там.
— У него тоже разное бывает настроение и самочувствие, но он меня удивляет тем, что идет и играет спектакль в любом состоянии. Я так не могу. Сейчас он репетирует новый спектакль с Дмитрием Крымовым, а когда мы выпускали «Пинтера», Женя умудрился параллельно выпустить «Чайку» в «Мастерской Петра Фоменко». А я не могу выдержать застольный период.
— Может быть, не встретили своего режиссера. У Васильева, Любимова, Фоменко можно было на репетициях сидеть целыми днями.
— Школьнику или студенту всегда хочется, чтобы урок или пара поскорее закончились. В Щукинском училище историю зарубежного театра у нас преподавала Елена Александровна Дунаева. Весь наш курс сидел и не хотел уходить на перерыв. Она удивительный педагог. У меня с ней связана интересная история. Благодаря ее занятиям я вдруг поняла, что влюблена в Шекспира. На занятиях, когда дошла очередь до меня, я не могла выразить все то, что чувствовала, и из-за этого не ответила ни на один вопрос. Не потому, что я не знала. Выставляя оценки, она сказала: «Снигирь — «пять». Весь курс удивился. Я же не ответила ни на один вопрос. Я подошла и спросила: «Елена Александровна, простите. Я не поняла, что сейчас произошло». На что она ответила: «Зато я поняла».
— Вы так и не окончили Щуку? Почему?
— Год не доучилась по личным обстоятельствам. Мне говорили, что можно прийти и получить диплом. На последнем курсе выпускают спектакли, и они засчитываются как дипломные. У меня они были, но я не пошла за дипломом. Столько времени прошло.
— Как-то во ВГИКе вручили дипломы уже известным режиссерам и операторам, которые там не доучились.
— Может быть, когда мне будет 79 лет и я приду в Щуку, мне скажут: «Юлия Викторовна, мы вам вручаем диплом».
— Чего вам вообще хочется? Глобально?
Наверное, получать удовольствие от того, что происходит здесь и сейчас. Ловлю себя на том, что все время хочу чего-то большего. С одной стороны, это мотивирует, а с другой — можно же найти какой-то баланс, чтобы не расслабляться, но радоваться каждому дню. Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю.
Я недолюбливаю интервью, потому что нужно в них что-то формулировать, а это не всегда получается. У меня нет ответов на некоторые вопросы. Я не так много снималась в последнее время, старалась делать это избирательно, придиралась к сценариям. Хотелось чего-то стоящего. Снялась в фильме «Казнь». Его снял Ладо Кватания, и это его дебют в полнометражном кино. До этого он снимал клипы Oxxxymiron, Манижи. Будет очень красивое кино. Во время пандемии было ощущение, что надо срочно хоть куда-нибудь бежать… Когда поступали какие-то предложения, Женя мне дома говорил: «Тебе точно это нужно?» Не точно. Вопрос отпадал.
— С толком провели время, когда все мы сидели дома в заточении?
— Я оценила это постфактум. Сначала паниковала. Непривычно было так долго сидеть и не работать.
— Мы с Евгением разговаривали в Венеции на фестивале, и он сказал, что хотел бы снять фильм.
— Он снял короткий метр, но из-за пандемии фильм лежит. Когда все успокоится, уже можно будет думать, куда его отправлять, где показывать. Женя спокойно к этому относится. Он очень хотел снять эту историю и снял. Может быть, еще что-то сделает. Интерес к режиссуре есть. Конечно, мужчина-режиссер — это серьезно, и связано это с бесконечным решением дома миллиона вопросов. Меня больше устраивает, что Женя актер.
— Вы не снимались в его фильме?
— В качестве шутки мы на заднем плане вместе с ним проходим, в массовке.
Источник: mk.ru
