Маленькая трагедия космического масштаба
125-летие со дня рождения Пушкина дало старт премьерам по произведениям солнца русской поэзии. Первым тут отметился Театр Терезы Дуровой, представив свою версию «Моцарта и Сальери». Одна из его маленьких трагедий, которая с легкой руки автора приобрела масштаб космический, стала для худрука театра на Серпуховке поводом утверждать — Антонио Сальери не убивец. Впрочем, версия Дуровой, не первой вставшей на путь реабилитации знаменитого итальянца, вышла совершенно необычной.
Фото: Елена Маряшина
К названию классика драматург Артем Абрамов добавил слово «версия». Какие-то пять букв, а пушкинский вариант поставлен под сомнение. Но все начинается с музыки. И не Моцарта, как можно ожидать, и даже не Сальери, а увертюрой из оперы «Веспасиан» Атилио Ариости, умершего, кстати, еще до рождения обоих. Волшебная, с экспрессией исполненная барочная музыка предвосхитит нечто не волшебное, а скорее криминальное — расследование убийства композитора Моцарта композитором Сальери посредством отравления. Миф и реальность сталкиваются в первой части спектакля продолжительностью чуть больше часа. Но краткость, как известно, не только сестра таланта, но и лиха беда начало.
А сначала был, как сейчас бы сказали, вброс о смерти Моцарта, совершенный в 1791 году журналистом Георгом Сиверсом (Даниил Исламов). По версии автора пьесы, именно он сообщил своей кухарке Агнешке (Анастасия Тюкова), что в Сословном театре получили письмо с новостью — Моцарт умер. «Надо написать в Берлин, в Музыкальный еженедельник. Там не знают. Там опубликуют», — торопится журналист. Простолюдинка и слыхом не слыхавшая о Моцарте, предположила, что его отравили, и лишь на том основании, что в письме сказано «распух перед смертью». «Крыс когда травишь, они от яда знаешь как пухнут?» Так в мир полетела утка — по возвращении из Праги композитор заболел водянкой, а «так как тело его после смерти не было обследовано, поговаривают даже, что он был отравлен. Мир его праху».
Ученики Моцарта: Павел Никитченко, Егор Комаров, Даниил Исламов, Павел Повалихин, Анастасия Тюкова. Фото: Елена Маряшина
Тема отравления продолжится в Миланском суде, где реально 18 мая 1997 года слушается дело «О защите чести композитора Антонио Сальери». Любопытно, что все имена участников процесса — реальные: Паола Аккардо (гражданский обвинитель), Джулиано Спаццали (защитник — председатель Уголовной палаты Милана), Винченцо Салафия (председатель) и, наконец, Марио Тополини (секретарь суда). Суть иска: «Обелить личность и репутацию великого композитора Антонио Сальери, несправедливо оговоренного в убийстве австрийского композитора Вольфганга Амадея Моцарта». Истцы уверены, что это заблуждение возникло благодаря произведению русского поэта Александра Пушкина «Моцарт и Сальери».
Адвокат: Русский синьор Пушкин, который ничем не лучше этих низких охотников за сенсациями, из пустых толков раздувает черт знает что! Подливает масла в огонь и уже наверняка закрепляет в общественном сознании эту конструкцию: «Сальери отравил Моцарта» (показывает рукой в воздухе как заголовок). И цементирует ее самым крепким драматическим клеем — завистью!
За детективной линией сюжета интересно следить в силу приведенных документальных свидетельств из жизни гения (вплоть до финансовых и медицинских), малоизвестных массовому зрителю. А также в силу жесткой конструкции, выстроенной Дуровой, и не предполагающей, кажется, иной стилистики в последующих сценах. Но на то она и версия (в переводе с латинского — поворот), чтобы удивлять. Данная версия, резко развернувшись, оказывается в конце XVIII столетия, где легкий Моцарт (Михаил Бубер), рефлексирующий Сальери (Сергей Батов) и… конечно же, музыка. Пожалуй, ей в спектакле отдана пальма первенства. Ария Генри Пёрселла, мадригалы Клаудио Монтеверди в блистательном исполнении артистов театра и септета под управлением Ильи Мовчана — наслаждение для меломанов.
Скрипач — Илья Мовчан. Фото: Елена Маряшина
Перед нами маленькая опера, где при сцене скромных размеров организована маленькая оркестровая яма, обозначенная бортиком с балясинами золотистого цвета. Надо сказать, что декорационное оформление, костюмы, цветовое решение, по сути, воссоздают маленький старинный европейский театр, оформленный с большим вкусом. Где звучит клавесин, натуральный, а не в записи (играет Дарья Гуща), поют мадригалы и арии. Три цвета — пурпур, серебро и золото — создают атмосферу спектакля в спектакле, не лишенного интриги и страстей. Две декорационные панели (с одной стороны серебряная, с другой — золотая) будто под управлением музыки бесшумно ходят по заднику сцены, то открывая, то скрывая черную глубину, таинственную и пугающую. Из которой вдруг возникают ученики Моцарта, уличный музыкант, таинственный незнакомец, и исчезают. Наконец сам гений, которого при жизни за гения никто и не держал.
То ли дело Сальери — обласкан властями, при должностях, почестях и жаловании, его оперы исполняются повсеместно. А как он приятен всем, как умен, хитер и обходителен… Не то что этот Моцарт, по поведению застрявший в пубертате. И в музыке у него, если верить императору Иосифу II, «слишком много нот». Это он должен завидовать Сальери, а никак не наоборот. Но гений Моцарта подтвердят века, оставив за Сальери роль замечательного композитора своего времени.
Моцарт — Михаил Бубер, Cальери — Сергей Батов. Фото: Елена Маряшина
И спектакль Терезы Дуровой такой музыкально-живописный оммаж обоим, и нашему Пушкину, с легкой руки которого, собственно, маленькая трагедия приобрела вневременной масштаб. Тут, надо сказать, три «театральные сестры» — Тереза Дурова, Мария Рыбасова и Виктория Севрюкова — сотворили чудо. Магическое, балансирующее на рубеже веков, меж вымыслом и правдой. Однако с честными намерениями найти истину, но при этом дав нам возможность облиться над вымыслом слезами.
«Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь». И тут же «самый крепкий драматический клей» — зависть.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне — сам скажу — я ныне
Завистник…
Жалко обоих.
Звучит «Реквием, Lacrimosa dies illa, ре минор, К.626». И как сказано в финале: «музыке — не солгать. Музыка — звуковое изложение сияния чистой души. А в буквы можно вплести всякое».
О фактах и вымысле в прочтении пушкинского шедевра обозревателю «МК» рассказал драматург Артем Абрамов.
— Огромным подспорьем для создания пьесы, для того чтобы возник эффектный драматический контрапункт, оказался тот самый суд 1997 года в Милане. Мы случайно наткнулись на информацию о нем, изучили все доступные (а их, к сожалению, совсем немного) материалы, и это дало возможность показать историю суперобъемно. Потому что никто, кроме серьезных историков, до момента того суда не брал на себя труд сколько-нибудь фундаментальной реабилитации Сальери.
К сожалению, доступа к протоколам суда у нас не было, а те люди, с которыми нам удалось связаться, — реальные участники суда, судья, обвинитель и адвокат, уже не очень-то и помнят, как было дело. Поэтому пришлось «додумывать» позиции обвинения и защиты, создавать их заново, с учетом театральной специфики. Однако мы использовали реальную, историческую фактуру по максимуму: имена, даты, цитаты — все это настоящее. Действительно был такой человек, журналист Георг Сиверс, который первым опубликовал заметку о смерти Моцарта, и в которой фигурировало его собственное предположение: «Моцарта, возможно, отравили». По сегодняшним законам журналистики, конечно, это вопиющий непрофессионализм. И, возможно, «благодаря» этому самому Сиверсу слух об отравлении Моцарта руками Сальери укрепился и стал жить своей жизнью.
Источник: mk.ru
