Классику детской литературы — 100 лет
15 декабря исполняется 100 лет со дня рождения классика детской литературы поэта Якова Акима. Несколько поколений с детства помнят строки его стихов «Мой верный чиж», «Про ослика», «Первый снег», «Весна, весною, о весне…», «Неумейка». Специально для «МК» ученица Якова Акина, писательница Марина Москвина вспомнила, каким поэт был в жизни.
«Снежинки» чуть не полопались от зависти»
Поэт Яков Аким. Фото Виктор Усков
Дни рождения моего дорогого учителя поэта Якова Акима, особенно юбилеи, мы праздновали шумно и весело. Именинник был красив, благороден, моложав. На ШЕСТИдесятилетии мэтра мы выступали на утреннике в Центральном Доме литераторов.
— Вот, ребята, как быстро летит время, — произнес Яков Лазаревич со сцены. – Я и не заметил, как мне исполнилось ПЯТЬДЕСЯТ…
Очень я скучаю по нему. Мне казалось, он будет всегда.
Несколько поколений детей выросло на его стихах. Когда я была маленькой, у нас в детском саду устроили новогоднюю елку. А за несколько дней до утренника раздали карнавальные костюмы. Мне досталась ослиная маска и серый тряпичный хвост.
Иду домой – реву. Мне-то хотелось быть не ослом, а снежинкой. Но мама сказала: «Зря ты, Марин! У нас есть отличное стихотворение про осла. Выучишь – будешь «гвоздем» программы». Дома она взяла с полки книжку и прочитала стихотворение Акима. Оно так и называлось «Про ослика». На празднике я его рассказывала. «Ослик! Ослик!» — кричала я из-под елки. А дальше уже все вместе: «Ослик! Ослик! Вот упрямый ослик!!!» И было так здорово, что «снежинки» чуть не полопались от зависти.
Якова Акима я впервые увидела в доме творчества Софрино, мы сидели в столовой, обедали – новобранцы, прибывшие на совещание молодых писателей, звенели ложками, что там было у тебя в тарелке? Борщ? Котлета с картошкой? До компота еще точно не дошло, когда поэт Ленка Григорьева сказала: «А вот идет Яков Аким».
— Где? – я обернулась.
Он был в белой водолазке, синем пиджаке с металлическими пуговицами – двубортном: пуговицы шли в два ряда. В окно било декабрьское солнце, солнечные лучи ударили по пуговицам, и они вспыхнули на груди у него и на животе так ярко, что потом всю жизнь Яков Аким возникал в моей памяти в этом ослепительном пуговичном сиянии.
Странствуя по Японии, я подумала, что наш семинар походил на Банановую хижину поэта Мацуо Басё, где собирались его ученики. Видимо, такие очаги, когда мастер передает ученикам тайну творчества, вспыхивают время от времени, возможно, по всей галактике.
— Хорошие вещи пишутся, когда мы волнуемся, — говорил он нам, — когда удается свою радость, свою печаль, свое удивление передать другому, заставить волноваться вместе с тобой…
«Надо найти в себе волшебство»
— Надо найти в себе волшебство, — продолжал Яков Аким. — Мне скоро 60, 70, 80 лет, и я могу писать очень редко, когда происходит короткое замыкание, из него рождается стих. Короткое замыкание жизни и литературы…
На примере собственной судьбы он показал цену произнесенного им слова. Один том стихов и прозы в серии «Золотая библиотека» лично от себя подарил детям этой планеты мой дорогой учитель Яков Аким. Зато благодаря ему на русском языке зазвучали голоса чуть ли не сорока лучших поэтов теперешнего ближнего и дальнего зарубежья. Грегоре Виеру, Каюма Тангрыкулиева, Нодара Думбадзе, Кайсына Кулиева, Джанни Родари…
Родился Яков Аким в старинном деревянном городке Галиче. Лазарь Аким, отец Яши, был прирожденным изобретателем. Гений-самоучка, он умел починить любой механизм, мог поставить коронку на зуб, любил рисовать, играл на флейте, сам научился виртуозно исполнять на скрипке «Чардаш» Монти! Мамочка – библиотекарь старинной детской библиотеки, которая носит теперь имя Якова Акима.
Мама наигрывала на мандолине и гитаре, младший брат Эфа, ставший впоследствии
руководителем баллистического центра института, созданного Келдышем и Королевым, и вплотную занимался проблемой обживания планет Солнечной системы, а его именем назвали астероид (8321) Akim, — играл на звонких столовых вилках… Яша музицировал на хромовой гармошке, стал бы гармонистом, и не было бы у нас с вами замечательного детского поэта, если бы не случай.
Лазарь Аким с сыном Яковом. Фото Михаила Сморода Галича.
Как-то отец поехал в столицу «по тракторному делу» и неожиданно прислал в Галич телеграмму: «Форсируйте приезд в Москву». Мама не знала, что такое «Форсируйте». Яков тоже. Благо, знакомый дед, прошедший все на свете войны, вспомнил, как на турецкой войне говорили: «Вперед – форсированным маршем!» Значит надо быстро бежать.
В Москве Яша отправился учиться на гармошке в Парк культуры Горького, там же окончил курсы по барабану, и таким стал заядлым барабанщиком, что его делегировали пройти с барабаном на демонстрации по Красной площади. Когда явился на перекличку, его спросили: «Ты кто?». «Я еврей», — ответил Яша. «Нет, мы спрашиваем: горнист или барабанщик?».
«Мама говорила: «Ну куда ты все бегаешь?» Я тогда бегал на сборные концерты – там у нас было всё – от виолончели до фокусов. «Что ты торопишься? — мама мне говорила. — У тебя все впереди!». А потом началась война…»
Отец был призван в ПВО, дежурил на крыше, и когда немцы бомбили Москву, во время воздушного налета его задело осколком. Он умер в больнице в июле 1941 года, когда Яша повез маму с братом в эвакуацию в Ульяновск.
«Его стихи — о доброте, любви, о хрупкости и драгоценности жизни»
Оттуда ушел в армию, учился в школе связистов. В составе 85-го гвардейского миномётного Московского полка Яков Аким отправился сначала на Воронежский и Донской, а затем на Сталинградский фронт. Он прошел всю войну, но никогда я не слышала от него рассказов о героическом прошлом. Зато не раз в воспоминаниях, стихах и прозе всплывала история о двух сокровищах в его походном мешке: о глиняной дудочке окарине и пузырьке с подсолнечным маслом, который на прощанье дала ему няня Аннушка.
Был первый бой в степи, и грохот адский,
И две пилотки плыли по реке,
И чудом уцелел в мешке солдатском
Гостинец бабкин – масло в пузырьке…
— В начале ноября сорок второго года в Донской степи мы ехали на открытых машинах, — рассказывал Яков Аким. — Всю ночь лил дождь, а потом прихватил мороз. Степь белая, ледяная, мы развели костерок, есть нечего, пить тоже. Я взял котелки и пошел на Дон. День был пасмурный, ни дорожки, ни тропинки. Вышел к Дону, набрал воды и увидел на берегу убитую лошадь. Я отрезал несколько кусков мяса. Пошел обратно и заблудился! Низкие облака, туман, я бродил целый день, пройди еще немного – попал бы к немцам. А так – вышел к домику, и там старушка меня пожалела, дала большой кусок запеченной тыквы. Потом на дороге остановил машину – на мое счастье – нашего полка. Пока я ходил, вода в котелке промерзла до самого дна, я растопил ее на костре, сварил суп из конины, вылил туда масло Аннушки… и собрался накормить человек шесть-восемь. Но подошел офицер:
— Гвардейцы! На вас пехота смотрит. Подумают, что вас не кормят! — и сапогом опрокинул котелок…
Этот же офицер, рассказывал Яков Аким, инсценировал расстрел – за корочку хлеба, которую взял без спросу Яшин товарищ.
Тот потом спрашивал, много лет спустя:
— Яш, ну как я себя тогда вел?
— Вполне прилично, — отвечал ему Яков Лазаревич.
Яков Аким на фронте
Фото: Из личного архива
Для моего учителя война была тем, что никогда не должно повториться – любая! И все его стихи – о доброте, любви, о хрупкости, драгоценности жизни и бесчеловечности войны.
О чем мечтали мы
с войны вернуться,
проспать всю ночь
под крышей –
и проснуться, и сутки,
снова сутки про запас…
Попробуй нам скажи,
какая мука —
Болезни,
одиночество,
разлука,
И женщина, оставившая нас.
А с дудочкой окариной случилась история, описанная в единственной прозаической вещи Акима – повести «Учитель Так-Так и его разноцветная школа» — глубокой и мудрой, посвященной отцу, о котором Яша всю жизнь думал и тосковал: «Глиняная дудочка лежала в заплечном мешке, этот мешок был всегда со мной. Однажды неподалеку от нас разорвался снаряд. Осколком ранило моего товарища. Я подбежал к нему, но рядом опять ухнуло, и нас засыпало землей. Очнулся, был уже вечер. Товарищ стонал. Я перевязал его, а когда лазил в мешок за бинтом, увидел, что дудочка раскололась надвое».
Разбитую окарину Яков Аким склеил в День Победы. И, склеенная, она заиграла. Правда, немного по-другому, не так весело, как раньше. Будто бы пел осенний ветер.
Вернувшись с войны, он работал администратором съёмочной группы на «Мосфильме» и даже сыграл эпизод в фильме «Адмирал Нахимов»! Он мог бы стать актером, музыкантом или ученым, столь щедро одарила его природа. «Мы звали его Иосиф Прекрасный», — сказала мне поэт Ирина Токмакова. А Виктор Драгунский, когда приходил Аким, говорил: «Вошел Яша и встал в уголке, стесняясь своей красоты…».
Детская «нержавеющая мечта»
Одной из жен его была прекрасная Белла Аким, архитектор, мама двоих детей Яши Акима – Иры и Володи. Второй – актриса Антонина Максимова, знаменитая своей единственной, но эпохальной ролью – мать в фильме «Баллада о солдате». Бежит через поле, обнимает сына, потом он уезжает обратно на фронт, а она остается стоять на дороге. Незабываемая сцена, непревзойденная, сколько раз ни смотри – дух захватывает, сердце сжимается. «Как вы могли с ней расстаться?» — я спрашивала. «Она меня очень ревновала…» — он отвечал.
Когда я познакомилась с Яковом Лазаревичем – его женой стала умница и красавица Анна Мироновна Лушельская, библиотекарь, как Яшина мама.
— Я много стихов посвятил женщинам, — он мне говорил. – Они вошли в мою любовную лирику. Но и тебе нашлось в ней место:
Говорю себе пиши
Потихоньку от души
Но пожалуйста не ной
При Марине Москвиной!
И все-таки, может это наивно немного прозвучит, но главная тема стихов Акима – и взрослых и детских – это дружба. Детская «нержавеющая мечта» о братстве и доброте, выдержавшая проверку временем и всеми трудностями взрослой жизни. Он обладал особенным даром дружбы, что подтвердили бы все его друзья – те, кого он защищал, за кого «ходил» по издательствам, кого просто жарко любил и посвящал им стихи – это ж золотые люди были: Давид Самойлов, Юрий Коваль, Лидия Чуковская, Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, художник Евгений Монин… Буквально каждый – готовый герой для серии «Жизнь замечательных людей».
Как-то в Дубовом зале ЦДЛ собрались за столом Яков Аким, Юрий Коваль, Алексей Николаевич Леонтьев, сценарист, и я тоже случайно затесалась в эту компанию.
— Вот бы снять такой фильм: «Дубовый зал», — сказал Коваль. — Сколько здесь побывало выдающихся людей. Взять хотя бы наш стол – сделать фильм про наши судьбы. Яшу сыграл бы Яша, Алешу – Алеша, меня – я сыграю сам, …а на роль Маринки… — он сделал паузу, — мы пригласим какую-нибудь польскую актрису!..
О писательском ресторане ходили легенды.
«Как-то я сидел со Светловым в Дубовом зале, — рассказывал Аким.
— Михаил Аркадьевич, — говорю, — это мой близкий друг Женя Монин.
— Вы художник? – спрашивает Светлов.
— Да, — отвечает Женя.
— Тогда нарисуйте мне десять рублей.
Женя смутился.
— Ну, хотя бы пять…»
Или:
Светлова не пустили поехать во Францию.
— Ладно, ничего, — сказал он, — зато я купил себе ботинки.
Яша наклонился под стол, посмотрел.
— Михаил Аркадьевич, — говорит, — наверное, в них очень удобно ходить.
— Мальчик мой, — тот ответил, — а если бы вы знали, как в них удобно спать!
Что мы с тобою жили,
не будут знать века.
Мы просто заслужили
друзей да облака…
Эти строки Яков Аким посвятил писателю Виктору Драгунскому. Легкость, прозрачность формы, наполненной глубоким смыслом, юмор, теплое сочувствие к людям немало повидавшего и испытавшего человека свойственно его поэзии.
…Все остальное до поры забыто,
А есть одно, что жизнь тебе дала:
Быть для людей живым, порою скрытым,
Пусть крохотным источником тепла.
Вместо послесловия: «Письма из далекого плавания, полные любви»
Когда не стало Яши, Анна попросила меня помочь разобраться с его архивом. Мы перебирали письма, фотографии. Вдруг обнаружился Охотничий билет. Это был номер. Никогда я не замечала за Яковом Акимом охотничьих наклонностей. А между тем в 58-ом году он поступил в Московское общество охотников, уплатил взнос восемь рублей, но ни охотничьего ружья, ни собак, ни боеприпасов и прочих отметок в билете нет. Даже охотник Юрий Коваль не склонил друга – к рыболовству и охоте.
Еще мне попалась новогодняя открытка от литовского поэта Мариса Чаклайса, которого переводил Аким. Там был такие слова, видимо, подстрочник стихотворения: «Мы так постигли ненависть, что нам пора начинать все снова – с глины, со звезды…».
Мне показалось это важным. Особенно сейчас.
— Стихи – это письма дорогим людям, — любил говорить Яша.
И рассказал мне такую историю: давно когда-то он и писатель Юрий Сотник отправились на байдарке в плаванье по реке Нерли. Время от времени в зарослях диких трав и крапивы обнаружив заброшенный почтовый ящик на столбе, они бросали туда письма родным и – как ни странно – доходило.
Так и стихи Якова Акима – как письма из далекого плавания, полные любви, – доносятся до нас.
Источник: mk.ru
