Великому теннисисту и тренеру исполняется 75 лет
Летели вместе с Тарпищевым из Америки в 1994-м после чемпионата мира по футболу. И помню, поразили меня умные, тонкие замечания Шамиля Анвяровича по поводу минувшего первенства. Не знай я, что мой сосед по креслу — выдающийся теннисист и тренер, непременно решил бы: профессиональный футболист. Потом не раз встречались на футбольном поле в «Лужниках» с командой Лужкова, и снова Шамиль Анвярович поражал своим неординарным мышлением на газоне. Если он так играет в футбол, думал я, что же он творил на теннисном корте.
Фото: Наталья Мущинкина
— Шамиль Анвярович, где торжества будут?
— Я по традиции махну на родину предков — в Мордовию, в деревню, 120 километров от Саранска, родители оттуда. Пшеничные блины и беляши уже пекут, да и спортивный режим, наверное, нарушить придется, все-таки юбилей. Ну а куда же без тенниса в такие дни — разыграем мой Кубок, «Большую шляпу», «Кубок губернатора», в общем, будет где разгуляться не только за столом, но и на корте.
— Как родители в Москву попали — в те времена путь в столицу неблизкий был?
— Отец до тридцать второго года служил в кавалерии…
— С Буденным?
— Нет, но приключений хватало. Однажды они с товарищем в дозоре прибили гадюку, а когда возвращались в часть, то гадюки встали на тропе — мстить. Пришлось скакать в объезд — вернулись, а их товарищи мертвы — всех убили. Выходит, змеи спасли жизнь отцу и его другу.
Когда родители поженились, а потом переехали в Москву, жили в коммуналке недалеко от Беговой, рядом со стадионом юных пионеров, где я играл в русский хоккей и начал заниматься футболом. Лет в восемь получил надрыв связок, и мама категорически запретила футбольные тренировки. Но я схитрил — пошел в теннис, причем только по одной причине — там в конце занятий играли в футбол.
О знакомстве с Ельциным: «На пляже в Юрмале мяч после удара откатился прямо к нему, и мы столкнулись лоб в лоб».
Фото: Global Look Press
Купание с президентом
— Футбол сыграл в вашей жизни определенную роль не только в спортивном плане, но я бы сказал — в политическом…
— Вы имеете в виду знакомство с Ельциным? Ну да, в Юрмале на пляже мяч после удара откатился прямо к нему, и мы столкнулись с Борисом Николаевичем практически лоб в лоб. Рядом с ним шел Коржаков, всех отодвигал в сторону. Ельцина тогда со всех постов убрали. Первую фразу я произнес такую: «Давайте в теннис поиграем!» Ельцин немного стеснительно сказал: «Я только начал заниматься». Я предлагаю: «Тогда пару». «А пару я вообще не играл», — отвечает он.
До этого Ельцина я видел только однажды — случайно зашел в магазин, когда он нагрянул с проверкой, будучи 1-м секретарем горкома партии.
В Юрмале сколотили небольшую компанию — Борис Николаевич, я, теннисист Сергей Леонюк и писатель Михаил Задорнов — и отправились играть на корты на Рижском заливе. Ельцину понравилось, и вечер мы «доигрывали» в баре, кончилось тем, что я Мишу Задорнова на себе принес в гостиницу.
После бурного вечера на следующий день я Мишу решил взбодрить: «Тебе надо размяться, ты вообще никакой, давай реакцию проверим, я подаю — принимай». И мяч с отскока попадает ему ниже пояса, он падает замертво. Я его откачиваю, на корт заходит Ельцин, изумленно смотрит: «А что вы тут делаете?»
У нас Кубок Дэвиса был, матч с Голландией, пригласил его с Наиной Иосифовной, у меня как раз с Олегом Спасским книга вышла, «Корт зовет», я ему подарил и сказал: «Борис Николаевич, не переживайте, еще будете президентом». Прошли годы, мы играли на «Дружбе» в Москве, а я стал президентом федерации тенниса, он поздравляет и говорит: «Ты президент, а я еще нет!»
— Шамиль Анвярович, так это вы напророчили Ельцину стать «царем Борисом»…
— Ну, я не Ванга или Джуна, но так получилось… Вспоминая Ельцина, скажу как спортсмен и тренер, что Борис Николаевич был титанически здоровым человеком. Мы ходили в сауну раз или два в неделю, на Косыгина, 42, где с одной стороны Дом приемов, а с другой Президентский клуб — можно было поиграть в теннис, футбол, бадминтон. Если в купальне температура выше 9 градусов, он давал нагоняй. Прыгал в холодную воду — я сам засекал время — и задерживал дыхание до двух минут.
Как-то играли в теннис в резиденции на Бочаровом Ручье, и за обедом он говорит: «У тебя завтра день рождения, надо сделать так, чтобы он запомнился». Ельцин жил на втором этаже здания, а я на первом. Утром звонок, часов в семь: «Пошли купаться». На улице дождь со снегом, на воде кашица, температура в Черном море 7 градусов. Выходим с Ельциным, Барсуковым и Коржаковым на пляж. Борис Николаевич идет босиком по гальке, потом по пирсу, прыгает в воду, два охранника за ним, и плывет к берегу. Мы окунулись и вышли. Он обтирается полотенцем и говорит: «Ну что, по второму заходу?» Опять нырнули в ледяную воду, так и запомнил этот день рождения…
Однажды поехал в Дюссельдорф на Кубок мира, попал в аварию. В машине спал сзади, плечом ударился о сиденье, рука повисла, поднять не мог. Вернулся в Москву, мне звонят: «Приезжай, Кучма прилетает поиграть с Борисом Николаевичем». Я объясняю: «Рука висит, пошевелить не могу». Через полчаса перезванивают: «Не переживай, вылет отменили».
Ельцин отправился с визитом в Финляндию. Мне звонят, сообщают, что он обыграл на корте финского министра. Я по возвращении поздравил и спросил: «Борис Николаевич, как вы согласились одиночку играть?» Он отвечает: «Сижу за столом на переговорах, смотрю, у него пальчики такие толстые, пухлые. Думаю: неужели я ему проиграю? А утром встал и подумал: зачем мне все это надо? Но выиграл».
Были забавные моменты. Еду по Крыму на машине, за рулем. Звонит Ельцин, спрашивает, на каком месте в рейтинге теннисистка Жидкова, а она, по-моему, в сотне даже не была. Я говорю: «Борис Николаевич, сейчас посмотрю и перезвоню». — «Вот я интересуюсь теннисом, а ты — нет».
— Вы вспомнили Президентский клуб. Правда, что Борис Николаевич распорядился за матерное слово штрафовать на сто рублей?
— Я вообще ни разу не слышал в жизни, чтобы он ругался матом. Самое крепкое выражение у Ельцина было — «японский бог». И другим запрещал выражаться. Козырев, министр иностранных дел, в клубе говорит: «Борис Николаевич, можно вам анекдот рассказать?» Ельцин кивнул: «Ну давайте». Козырев достал из кармана 200 рублей, положил на стол и говорит: «Борис Николаевич, там два словечка будет нецензурных…»
Фото: Global Look Press
На корте с маршалом
— Вам не привыкать было общаться накоротке с руководителями государства, поскольку уже в двадцать лет играли в теннис с министром обороны СССР…
— Я тренировался в Сокольниках на «Шахтере», звонит Евгений Колобов, старший тренер ЦСКА: «Шамиль, моих ребят в Москве сейчас нет, разъехались по турнирам. Можешь поиграть с Гречко?» Я, конечно, поехал, поиграл с министром обороны, ему понравилось. Гречко говорит: «Приходи в пятницу».
В то время оканчивал институт, возраст такой армейский, и попал под приказ о расширении после чешских событий десантных войск. Короче говоря, должен был отправиться в Литву, в город Алитус, прыгать с парашютом. Отвечаю Гречко: «Не могу в пятницу, товарищ маршал». Он опешил: «Как не можешь?» — «По вашему приказу должен прыгать с парашютом в Алитусе». Ну, маршал так беззлобно: «Приходи, кому сказал!» И в пятницу Гречко говорит: «Тебе повезло, документы не успели отправить, будешь служить здесь». И я четыре года ходил в армию и играл в теннис с Гречко.
Когда он сменил маршала Малиновского и приехал в ЦСКА с инспекцией, то увидел котлован, спросил: «Что это такое?» Ему доложили: «Ваш предшественник заложил второй бассейн». Он дал команду: «Зарыть!» И распорядился: «Построить на этом месте теннисные корты».
И когда Гречко приказал служить в ЦСКА, образовалась теннисная компания, где играли генерал армии Лелюшенко и знаменитый военный хирург Вишневский. Когда Лелюшенко, который называл теннисный чехол кошельком, приходил на корт, то говорил: «Шамиль, сейчас я разомнусь, и через полчаса начнем играть». Шел в зал, играл на пианино тридцать минут — готовился к теннису.
— Вы уже были известным теннисистом, стали старшим тренером сборной, играли с министром обороны, но по-прежнему жили с родителями…
— Из коммуналки мы переехали в отдельную квартиру, когда отец на авиационном заводе «Знамя труда», где работал, получил орден Ленина.
— Мне Вячеслав Фетисов рассказывал, как они с Валерием Харламовым смотрели теннис, и Харламов сказал: «Вот мой друг Шама в 25 лет уже старший тренер сборной страны, а я все с клюшкой бегаю по льду…»
— Мы жили практически в одном дворе на 1-м Боткинском проезде, в футбол играли у завода с утра до вечера. Валера здорово в футбол играл. Мой отец во время чемпионата мира купил маленький телевизор КВН с линзой, и мы с Валерой Харламовым и Сашей Панасовым, который учился в моем классе и стал вратарем в хоккейном ЦСКА, весь чемпионат каждый вечер собирались у меня, накрывались одеялом, чтобы было лучше видно, и смотрели хоккей. Потом во дворе копировали мастеров — на ногах, без коньков, с клюшкой и силовыми приемами. Домой возвращались с синяками, зато какое было удовольствие.
— Вы закончили игровую карьеру в 25 лет, даже непосвященному очевидно, что это очень рано…
— В те времена играли дольше, чем сейчас. Скорости были невысокие, ракетки деревянные, кто-то в 33–35 завершал выступления, а некоторые и до 40 играли. Мы проиграли матч с румынами на Кубке Дэвиса, и нас с Лихачевым в наказание отправили домой. Руководителем делегации с нами ездил Дмитрий Иванович Прохоров, отец будущего олигарха Михаила Прохорова. В самолете я стал рассказывать о проблемах в нашем виде спорта, спустя полгода он меня вызывает в Спорткомитет и предлагает возглавить сборную. Я, естественно, отказываюсь, объясняю, что выиграл подряд три турнира сильнейших теннисистов СССР. Сказал, что хочу играть дальше.
Он посмотрел на меня внимательно и говорит: «А кто тебе даст?»
Все ждали, что я работу быстро провалю и меня снимут. Но так сложилось — выиграли три ключевых матча подряд, и о моей отставке уже никто не помышлял. Приходилось учиться по ходу дела — представьте ситуацию, что вся сборная была старше меня.
Кофе с королем
Был случай, что чуть не уехал работать в ЮАР. В 1996-м возникли политические коллизии. Березовский и иже с ним требовали снять Чубайса, Коржакова, Барсукова и меня. Ельцин тогда сильно удивился: «А вы-то тут при чем?»
Как раз я по линии МОКа ездил в Кейптаун. И когда встретились с Манделой, он сразу попросил передать привет Ельцину, поблагодарить за борьбу с апартеидом, а потом попросил написать концепцию развития спорта в ЮАР. Я ему помог с программой, и он предложил приехать к нему советником.
И тут на футбольном поле после матча Лужков меня спрашивает: «Шамиль, а ты где?» Я отвечаю: «Да нигде». У меня 96-й год был плохой по всем делам: «Может, к Манделе уеду…» Он мне матом: «Ты обалдел, что ли? Через три года вернешься, тебя все забудут. Иди ко мне советником». Я спрашиваю: «Юрий Михайлович, а вам-то зачем это надо? Сами знаете, какая политическая обстановка». Он в ответ: «Шамиль, ты знаешь, где я родился?» — «Нет» — «На Павелецкой-товарной, пошли они все…»
Еду от МОКа проверять Афины, рядом эскорт мотоциклистов, один показывает: окно открой. Я открываю, он передает конверт, там распоряжение Лужкова о назначении меня советником.
— Как в кино…
— Звоню Юрию Михайловичу: «Я в кабинетах сидеть на буду — только на общественных началах».
Дальше Лужков поручил заняться «Формулой-1», чтобы гонки в Москве проводить. Я вспомнил: что президент Международного олимпийского комитета Самаранч — почетный председатель барселонского этапа «Формулы-1». Его в Москве не очень-то жаловали, памятуя, что Самаранч был советником у генералиссимуса Франко, но я убедил Ельцина, что с Хуаном Антонио можно иметь дело. Звоню Самаранчу, излагаю проблему, он говорит: «Прилетай».
Я прилетаю, он сидит на крыше своего банка, рядом вертолетная площадка. Попили кофе, полетели на трассу «Формулы-1». Опускается вертолет, выходит король Испании Хуан Карлос. Мы были хорошо знакомы, он на теннисе на Уимблдоне часто бывал. Снова сели пить кофе, уже с королем. Самаранч объясняет: «Мэр Москвы хочет «Формулу-1» в Россию привезти». И они меня спрашивают: «Ты знаешь, какой ты по счету из Москвы приехал по этому вопросу?» Я пытаюсь шутливо угадать: «Наверное, двенадцатый». Они на полном серьезе: «Четырнадцатый!» Юмор меня всегда выручал, говорю: «Поэтому и собрались в такой компании». В общем, договорились обо всем. Король сел в вертолет, поднялся, смотрим, вертолет опускается, думаем — в чем дело? Вышел ко мне, пожал руку и улетел.
Вопрос-то решили быстро, но у Лужкова была договоренность с Абрамовичем о финансировании, а потом они в чем-то не сошлись, и ничего не состоялось.
Теннис с Набоковым
— Шамиль Анвярович, когда мне рассказали, что вы играли с писателем Владимиром Набоковым, я решил, что это шутка…
— Вообще-то я играл с его сыном. А потом меня на трибуне, по-моему, в Париже познакомили с самим Набоковым. Ну, и мы решили сделать несколько символических ударов. Я всегда определяю, как человек играет, глядя, как он держит ракетку. Набоков держал ракетку профессионально, что и не мудрено: он за рубежом одно время зарабатывал деньги как тренер. Стихи у него про теннис пронзительные…
— С Набоковым, наверное, самый короткий был матч. А самый длинный?..
— В Донецке в 84-м году с Израилем — длился 20 часов 15 минут. Я на стуле потерял почти 5 килограммов веса за счет стресса. Матч был тяжелый, нервный. Не было дипломатических отношений, запретили жать руку соперникам. Мы со швейцарским капитаном команды обменялись вымпелами, при выходе сотрудник КГБ вымпел отобрал. Гимнов не играли, обстановка сложилась наэлектризованная — израильтян кто-то забросал помидорами.
Шли звонки с накачками из Москвы, я срезал у ребят в номерах телефоны, чтобы их не нервировали. Решающий матч при ничейном счете играл Зверев, отец нынешнего теннисиста. Получает травму, а у меня самого нога в гипсе. Прошу разрешения у судьи, снимаю свой гипс и перевязываю ему ногу, он играет на обезболивающих. Матч из-за темноты переносится на следующий день, и Зверев выигрывает неимоверными усилиями.
Прилетаю в Москву, встречаю руководителя Спорткомитета Николая Русака: «Как сыграли?» — «Выиграли, Николай Иванович». — «Ну, Израиль-то — слабая команда». А я с тех пор стал взвешиваться — до игры и после.
— У вас как у игрока какой был самый долгий матч?
— Длился 9 часов 15 минут в Ташкенте: играли с Анатолием Волковым, с которым дружили и обычно жили в одном номере. У меня ангина, горло сухое, жара за тридцать. Врачом был Кагаловский, личный доктор расстрелянного маршала Тухачевского. В четвертом сете попросил доктора. Судья говорит: «Ну, иди». Я возражаю: «Если уйду с корта, засчитают поражение». Судья отмахивается: «Ну чего старого человека заставлять бегать туда-сюда». Я пошел к врачу, и мне поставили поражение. Пишу протест, его удовлетворяют.
Говорю Толе: «Пошли, доиграем». Он отвечает: «Это лотерея. Начнем все сначала». Ладно, начинаем с нуля. И он теряет зрение на корте, увезли на «скорой». Я приковылял в номер, включил ледяную воду, ничего не чувствую. Привезли Толю, он лежит землистого цвета, стучит зубами. Я в крик: «Толя умирает». Три часа оттирали его горячей водой, а я лежу как мертвый. На следующий день все равно на корт вышли, и я выиграл.
Долгие годы был капитаном сборной на Кубке Дэвиса, в том числе и во время исторической победы в 2002 году (с Евгением Кафельниковым).
Фото: РИА Новости
«Братья Уильямс»
— Название Кубка Кремля пришлось утверждать в ЦК КПСС…
— Председателем оргкомитета турнира был Иван Силаев, руководитель российского Совмина. Поскольку владельцами турнира были иностранцы, в ЦК партии возникли вопросы: Кремль-то это святое. Но Силаев убедил, что это собирательный образ — есть рязанский Кремль, казанский. А потом турнир мы выкупили…
— Вы же писали расписку после военного переворота в Чили, что мы их обыграем…
— Сначала сказали: пиши, что гарантируешь победу. Я написал. Потом вроде как решили играть на нейтральном поле, спрашивают: «Где ты можешь?» — «Лучше в Германии на грунте играть». Снова — пиши расписку. Но в итоге играть так и не дали. Так мы в Кубке Дэвиса тогда и не выступили.
— Но зато какая феерическая победа в Кубке Дэвиса в 2002 году…
— Я после той исторической победы в Москве шел около Кремлевского Дворца съездов и встретил Жириновского. Владимир Вольфович спрашивает: «Шамиль, как доиграли?» Я обалдел, все-таки два дня прошло. Сказал: «Выиграли». Он изумился: «Не может быть! Когда Южный проигрывал, я телевизор вырвал и со второго этажа на даче его выкинул».
Путин нас после Кубка тепло принимал в Ново-Огареве…
— И Кафельников предложил президенту сыграть в теннис…
— Нет. Мы Владимиру Владимировичу ракетки подарили, и Женя Кафельников поинтересовался: «А вы в теннис будете играть?» Путин отшутился, что игра слишком сложная…
— Вы мне не раз говорили, что юмор всегда выручал, но одна из ваших шуток на НТВ обошлась в 25 тысяч долларов…
— В юмористической программе Урганта обсуждали сестер Уильямс, и я сказал — «братья Уильямс». Оштрафовали на эту сумму на год, запретили появляться на женских турнирах. Так что на Больших шлемах ходил только на мужские матчи. Дело-то выеденного яйца не стоило — тот же Макинрой сравнил сестер с «КамАЗом», и никаких последствий. А комиссия МОК по этике даже отказалась разбирать мою ситуацию — все смеялись.
— Вы ведь тоже смеялись, когда отец 7-летней Шараповой попросил 800 долларов на билеты в Америку, сказав, что она будет чемпионкой мира…
— Я подумал: ненормальный! Но спросил: «Кто ее тренирует?» — «Юткин Юрий Васильевич из Сочи». Позвонил в Сочи, говорю: «Юра, пришел какой-то сумасшедший, утверждает, что его дочь будет первой ракеткой мира». Он объясняет: «В семь лет Маша играет как молодой мастер».
Дали денег, они улетели. Потом Навратилова ее увидела — Маше было 14 — и пришла в восторг. Тогда Шарапов мне позвонил: «Я тебе должен 800 долларов». А я и забыл этот эпизод, но сказал: «Будешь должен всю жизнь»,
Самое главное, что Маша не поменяла гражданства, осталась россиянкой. Как-то пригласил ее на сбор, она объясняет: «У меня травма». Говорю ей: «Все равно покажи, что будешь с командой». Маша, молодец, прилетела. Но самое интересное — звонит ее отец: «Я не приеду». Спрашиваю: «Юра, почему?» — «Меня Джамал, отец Анны Чакветадзе, обещал убить».
Оказывается, они сидели вместе в ложе, когда Шарапова играла с Чакветадзе, и Юра на эмоциях закричал: «Убей ее». А Джамал сказал: «Ты приедешь в Москву, я тебя сам убью». Я отца Шараповой успокоил: «Не волнуйся, приезжай». Он приезжает, веду Джамала и Юру в ресторан, заказываю на стол бутылку водки: «Я отойду минут на сорок, а вы разберитесь». Возвращаюсь, подходит Джамал: «Ты меня не убедил». Я говорю: «Это еще не все. Завтра Шарапова тренируется с Чакветадзе». Он оторопел: «Для нас это огромная честь».
— Вы были старшим тренером сборной еще во времена Александра Метревели и Ольги Морозовой. Сменилось столько поколений: кому бог от природы дал сверх меры — Сафину, Южному, Кафельникову, Чеснокову, Шараповой или Курниковой?..
— Конечно, они все звезды. Но я вам назову теннисиста, который был невероятно одаренным, а фамилию его почти никто не знает…
— Интересно…
— Пилипчук. На молодежном турнире Лендл — первая ракетка мира в своем возрасте — нашел его в баре: «Пошли играть, сейчас наш матч». Пилипчук отвечает: «Подожди, допью шестую бутылку пива, и пойдем на корт». Вышел и вынес Лендла в одно касание. Но, к сожалению, Пилипчук спился, попал в какие-то бандитские разборки, потом стал набожным, типа пастора. Я последний раз его во Львове встретил: «Видишь, как ты талант растратил». Он медленно так сказал: «Ничего не поделаешь, я сейчас здесь». Потом пропал.
Жизнь спортсменов складывается по-разному. И, беседуя с королем тенниса Шамилем Тарпищевым, я не уставал восхищаться его неувядаемым спортивным долголетием. Поздравил своего давнего товарища, предложив считать юбилейную дату — 7:5 на тай-брейке в первом сете, добавив, что впереди еще четыре. Шамиль, как всегда, отшутился: «Петр, вы мне вечную жизнь обещаете».
Но при этом Тарпищев напомнил, что его прабабушка дожила до 115 лет, а в 110 еще баловалась кофе с коньячком.
Шамиль Анвярович, есть с кого брать пример.
