«Зона комфорта сужается чисто математически»
С конца февраля 2022 года российская экономика — отчасти вынужденно — вступила на путь глубоких и необратимых преобразований, которым Центральный банк дал впоследствии меткое определение «структурная трансформация». Этот непростой и противоречивый процесс продолжается и сегодня, на пороге 2024-го. Его конечный результат абсолютно неочевиден, но какие-то промежуточные итоги уже можно подводить. Ситуацию мы обсудили с директором Центра исследования экономической политики экономического факультета МГУ Олегом Буклемишевым.
Фото: Алексей Меринов
— Что вы считаете главным достижением российской экономики в текущем году и что — главной неудачей?
— Главный успех — это, несомненно, сохранение темпов экономического роста в положительной зоне (по итогам III квартала увеличение ВВП РФ составило, по данным Росстата, 5,5%. — «МК»). Значит, рост возможен даже в таких условиях — не просто сложных, а экстремальных. Это важный сигнал, обращенный и внутрь страны, и за ее пределы. Ну а главный минус тесно связан с плюсом. За всеми количественными достижениями, отраженными в статистике, кроются очень сложные качественные процессы структурной перестройки, которые в дальнейшем могут негативно отразиться на развитии экономики. Внешне позитивный результат был куплен дорогой ценой. Будущее обменивается на настоящее по сильно заниженному курсу.
— Однако весной 2022 года перспективы выглядели куда мрачнее, но в итоге наша экономика продемонстрировала высокую степень адаптации к шокам. Благодаря чему?
— Несомненно, благодаря ее рыночной природе. У нас привыкли объяснять экономические успехи энергоносителями, но в данном случае говорить об этом не приходится: объемы сырьевого экспорта и соответствующие поступления в бюджет гораздо слабее прошлогодних показателей, хотя в целом неплохи. Все увидели, что экономика способна реагировать на вызовы, что ее адаптационный потенциал достаточно высок и что предприятия, бизнесы сработали в новых для себя условиях вполне эффективно.
— Можно ли, исходя из этого, сделать вывод, что искомая цель санкций (со стороны Евросоюза было уже 11 пакетов) так и не достигнута?
— Сложный вопрос. Перед санкциями могут ставиться самые разные задачи, и это, кстати, подробно описано в многочисленных теоретических работах. Никто не ждет от них мгновенного эффекта, того, что страна, которая им подверглась, незамедлительно начнет вести себя по-другому. Наивно было бы ожидать такого. Основная краткосрочная цель санкционной политики Запада в отношении России — это демонстрация отношения к происходящему, а долгосрочная — подрыв финансовой базы для ведения СВО. Вопрос: как санкции скажутся на длинных временных горизонтах? И тут у меня ожидания не столь оптимистичны: санкции запускают ряд процессов, которые не могут не сработать рано или поздно.
Кадровое «обмеление»
— На днях замглавы Минэкономразвития Полина Крючкова заявила, что этап восстановления российской экономики от прошлогоднего санкционного удара завершен, сейчас идет ее активный рост. Основными драйверами она назвала сектор обрабатывающих производств, строительство и сельское хозяйство. Кроме того, по словам Крючковой, поддержку экономике оказывает рост потребительской активности, которая обеспечивается гибкостью рынка труда и ростом реальных денежных доходов населения. Вы согласны с такой оценкой?
— Лишь отчасти. Действительно, в разворачивающемся экономическом росте немалую роль играет потребительский спрос. Поскольку западный производитель ушел, адекватной замены (по цене-качеству) нет, а параллельный импорт дорог, в ряде случаев происходит замещение импортных товаров российскими. На рынке высвободились ниши, которые заполняются отечественными наработками, порой вполне успешно. Например, к секторам, которые хорошо себя чувствуют сегодня и являются примером удачного рыночного импортозамещения, я бы отнес производство мебели и продовольствия. О чем не сказала Полина Крючкова (кстати, в некотором смысле моя коллега — выпускница, а затем преподаватель экономического факультета МГУ), так это о роли государственного спроса. Если мы посмотрим на структуру тех отраслей промышленности, которые расцвели за прошедшие полтора года, то увидим там довольно много его элементов. Это «металлоизделия», то есть по преимуществу боеприпасы, производство вооружений, техники, электроники и оптики. Бюджетный импульс, затронувший эти сектора и потянувший за собой соответствующие технологические цепочки, не менее важен в данном случае, чем потребительский спрос.
— В 2023 году чиновники самого разного ранга и представители отраслей стали как никогда часто указывать на проблему нехватки рабочей силы. Насколько эта проблема серьезна?
— Фактор трудовых ресурсов является основным ограничителем в сегодняшних условиях. Мало того, что демографические тренды в целом не самые благоприятные. Часть работников мобилизована, часть ушла в армию по контракту, кроме того, произошел миграционный отток: страну покинули сотни тысяч наших граждан. В свою очередь, из-за ослабления рубля стали возникать сложности с притоком трудовых мигрантов. У тех всегда есть выбор — ехать в Россию или куда-то еще. И если не устраивает обменный курс, не поедут. Никому не интересно зарабатывать в рублях, чтобы получить «копейки» в той валюте, которую можно привезти домой. Все эти обстоятельства приводят к дефициту рабочей силы и невозможности экстенсивного развития экономики — просто за счет наращивания или хотя бы сохранения числа работников. В итоге многие отрасли, в том числе и промышленность, и сектор услуг, подверглись некоторому кадровому «обмелению». Тут, кстати, есть и положительные моменты: во-первых, в результате конкуренции за работников фронтально растут зарплаты, что поддерживает потребление, а во-вторых, появляется шанс на обновление производства, на автоматизацию, цифровизацию, рост капитальных инвестиций, направленный на замещение труда.
«На рынке надувается пузырь»
— Растущая закредитованность населения — еще один фактор риска, особенно часто упоминаемый главой ЦБ Эльвирой Набиуллиной. Причем в привязке к ситуации со льготной ипотекой. Но главное то, что россияне массово перешли в режим существования «от кредита до кредита». Чем это в реальности грозит экономике?
— Ну, люди не вчера перешли в этот режим. Привыкнув к определенному уровню потребления и образу жизни, многие из тех, чьи реальные доходы снизились (а пик реальных доходов в России наблюдался десять лет назад, в 2013 году), сегодня пытаются их сохранить в резко изменившихся обстоятельствах. Население задолжало банкам свыше 30 трлн рублей, но сложно понять, насколько этот массив долга обусловлен подобного рода поведением. Что касается льготной ипотеки, это особая тема. Проблема здесь скорее не столько в нечувствительности ипотечных программ со сниженным бременем процентных платежей к ключевой ставке ЦБ и раздутии спроса на квартиры, а в определенном моменте социальной несправедливости. По сути, воспользоваться льготами могут лишь семьи, относящиеся к среднему классу (бедным все равно ипотека не по силам, а богатым — не нужна). Но удовлетворение потребностей этой категории населения в жилье оплачивается за счет всех налогоплательщиков, что мне представляется категорически неверным, когда люди ниже определенного уровня благосостояния не могут взять ипотеку в принципе. Тем более — когда вскоре будет увеличена доля первоначального взноса. Ничего хорошего нет и в том, что сегодня квартиры часто приобретаются не для проживания, а с инвестиционными целями.
Объем полезной площади средней продаваемой квартиры снижается из года в год, рынок качественно все больше схлопывается. Соответственно, усиливается противоречие между реальными доходами семей и их возможностями по улучшению жилищных условий. Эта длинная социальная проблема чревата очень неприятными макроэкономическими последствиями. Если значительная часть населения не получает доходов, достаточных для взятия ипотеки (в первую очередь рыночной, а не льготной), то на кого будет работать строительный комплекс? Когда квартиры в новостройках покупают не потенциальные жильцы, а инвесторы (для дальнейшей перепродажи), на рынке надувается пузырь, который в какой-то момент может лопнуть. Вот чего, вероятно, опасается ЦБ, явно знающий больше нас с вами.
— А как вы оцениваете процесс тотальной юанизации финансовой сферы, да и вообще китаизации хозяйственной жизни? Это благо для нас или зло?
— В целом все логично. У нас долгое время крупнейшим торговым и инвестиционным партнером был Евросоюз, сейчас это место занимает КНР. Это растущая по влиянию держава, которая вышла как минимум на второе место в мире по ВВП и добилась значительных экономических успехов. Нюанс в том, что многие наши хозяйственные (и не только) процессы попадают в концентрированную зависимость от одного партнера. Посмотрите на валютные резервы ЦБ — они все сплошь в юанях, никаких иных иностранных валют там нет. Тут дело не в том, что Китай чем-то плох, просто нам надо диверсифицироваться, иметь некую страховку на случай реализации экономических рисков, связанных с такой концентрацией. Судя по всему, 40-летний период экстенсивного роста с темпами 7% и более в Китае подходит к концу. Экономика нашего соседа замедляется и вполне может преподнести неприятные сюрпризы тем, кто на нее так сильно завязан.
«Вынуждены изобретать велосипед»
— Как в условиях, когда львиная доля денег и ресурсов уходит в сферу ВПК, жить, развиваться, оставаться на плаву гражданским секторам?
— Хороший вопрос, но ответа у меня нет. Гражданские сектора привыкли заботиться о себе сами, что они сейчас и пытаются делать. Немалая часть успехов в экономике достигнута именно благодаря их рыночным шагам, предпринятым в условиях суровых ограничений. Компании и предприятия огляделись окрест и неожиданно для себя выяснили, что порой им есть кем заменить прежних зарубежных поставщиков, что новые потенциальные партнеры в ряде случаев ничуть не хуже, как минимум в плане ценовой привлекательности. Такого рода примеров структурной трансформации, перехода экономики в иное состояние, весьма много. Кому-то легче, кому-то сложнее (как, например, автопрому), все в разной ситуации: кто-то больше зависит от импорта, кто-то — от заблокированного экспорта, а кто-то — от государственного спроса. Другое дело, что в экономике и обществе есть сферы преимущественной ответственности государства. Это, например, развитие человеческого капитала, где крайне необходимо наращивать инвестиции, чтобы с уверенностью смотреть вперед. Однако сегодня мы наблюдаем скорее обратные процессы. Медицина, образование, наука — все эти сферы должны ускоренно поддерживаться государством, в реальности же они находятся в откровенно ущемленном положении по причине низкой приоритетности выделения бюджетных средств. И в этом, на мой взгляд, скрыта мина огромной разрушительной силы под будущим России.
— Что ждет российскую экономику в обозримой перспективе, какие процессы будут в ней протекать?
— Тревог хватает. Например, мы видим, как Запад начал в прямом смысле охоту на танкерный «теневой» флот, что США собрались «убить» российский проект «Арктик СПГ-2», что в стране нарастает дефицит оборудования для нефтеперерабатывающей отрасли, что вырабатывают ресурс импортные авиадвигатели, что все чаще отказывает электроника в легковых автомобилях, ввезенных по параллельному импорту. Таков сегодня новостной поток. И чем дальше, тем больше будет подобных, чисто физических ограничений. Справиться с ними мы либо не можем, либо для этого требуется расходование огромного количества ресурсов и изрядное напряжение сил. Наша страна не вышла пока на столбовую дорогу в своем экономическом развитии, поскольку продолжает бороться с постоянно ужесточаемыми санкциями. Да, можно говорить, что они малоэффективны, что поставленные их авторами цели не достигнуты. Но Россия по-прежнему находится в положении зверя, загоняемого группой охотников. Причем те постоянно меняют тактику: ладно, здесь вы не угодили в ловушку, а мы новую соорудим в другом месте, более хитрую и изощренную. Это интерактивный процесс, это тоннель, в конце которого просматривается не свет, а скорее тупик.
А вообще, не стоит заблуждаться: когда в отношении вас действует некий комплекс ограничений, вы явно не становитесь лучше, продуктивнее, не приближаетесь к своему оптимуму. Речь идет о чисто математическом сужении зоны комфорта. Так что санкции по определению не могут идти на пользу российской экономике: они ее всячески «обламывают», серьезно тормозя развитие.
— Мы продолжаем существовать в глобализованном мире, где рынки капитала, технологий, оборудования тесно переплетены. Однако в 2022 году Россия в какой-то степени выпала из этой парадигмы. Как нам в этой ситуации сохранить себя?
— Не скажу, что мы уходим или уже ушли в глухую изоляцию. Вклад внешней торговли в российский ВВП по-прежнему очень велик. Наша экономика остается открытой, связанной самыми разными (хотя уже более кривыми) цепочками с мировым рынком, на котором мы продолжаем присутствовать. У России по-прежнему рыночная валюта. «Выпилить» себя из этой глобальной системы крайне непросто. Вместе с тем мы явно далеки от оптимального состояния. В ситуации, когда экономике нужны передовые технологии, современное оборудование, актуальные компетенции, нашим бизнесам приходится иметь дело с не лучшими образцами, с не самыми развитыми и территориально близкими торговыми партнерами, которые порой предоставляют меньший выбор и хуже платят. Мы вынуждены постоянно изобретать велосипед там, где он давно изобретен.
