Коллекционер жизни
Собрались тесной компанией Паршивая Овца, Тертый Калач, Рабочая Лошадь, Стреляный Воробей, Козел Отпущения, Шут Гороховый и Мальчик для Битья и задумали отправиться куда глаза глядят. Иначе говоря: в долгое увлекательное путешествие.
Фото: Алексей Меринов
Давным-давно волей случая им довелось вместе встретить Новый год на заснеженной городской площади, возле рождественского базара, посреди которого, средь громкой музыки и ярмарочной суеты, сияла украшенная большими блестящими шарами и серебристой мишурой елка. С двенадцатым ударом ратушных часов на продуваемом ветром пространстве остались околачиваться преимущественно те, кому негде и не с кем было отметить чудесный праздник и кому не хотелось провести волшебную ночь в одиночестве у себя дома.
Они шапочно (поскольку были в колпаках, масках и прочих карнавальных нарядах) познакомились и отчасти сблизились в процессе той примечательной вакханалии, а после нее стали видеться по иным торжественным и не очень причинам, а то и без повода. Традиционно свидания проходили непринужденно, дружба крепла.
Рабочая Лошадь, каурая трудяга, иногда жаловалась: на службе ее эксплуатируют в хвост и в гриву, нагружают чем попало, взваливают вперемешку производственные обязанности, личные поручения, общественные хлопоты, мелкую чепуховину и крупногабаритную поклажу, аж круп и хребет трещат, заездили донельзя, вот и подала мысль: приспело ей, усталой кляче, утратившей радость жизневосприятия, отдохнуть, отвлечься и развлечься, пуститься в бега.
Идею горячо поддержала Паршивая Овца. Она происходила из глухой сельской местности, сызмальства терпела в загибающемся животноводческом хозяйстве позор и лишения: кормили от случая к случаю, обстригали-обривали четырежды в год, у дистрофично худосочной, раздетой догола бедняжки-доходяги зубы стучали от холода даже в летний зной. Нахальные заготовители отправляли руно тоннами на утепление совершенно посторонних, как правило, городских капризных, расфуфыренных, избалованных особей и получали за высококачественный каракуль большие деньги, общипанной же и обобранной до последней шерстинки подлинной владелице и взращивательнице породистых кудряшек не платили ничего. Паршивой Овце надоело быть обдергайкой и объектом наживы и бесконечных финансовых афер, подтасовок, пересортиц и приписок, она приняла решение: скооперироваться со своей парнокопытной, тоже затюканной товаркой и бежать из стойла — хоть на край света.
Стреляный Воробей крутился по найму у птиц высокого полета — посредничал, угождал, продвигал чужие инициативы, добывал скудное пропитание в поте перышек и крохотного своего личика и клювика, при этом, несмотря на несомненные успехи в достижении благ для заказчиков, не располагал ни зерновыми накоплениями на черный день, ни правом голоса и почти разучился чирикать. Он изрядно утомился метаться от толстосума к толстосуму, подхватывать падавшие с их изобильных столов скудные крошки, обессилел уворачиваться от пущенных каменьев неблагодарности и целенаправленных неласковых каверз: ревизий, инспекций, наездов пожарной охраны, хапужников-рэкетиров… Приходилось опасаться не только загребущих кошачьих когтей и мальчишечьих рогаток, но более грубых и изощренных ловушек и методов истребления: ружейные стволы завзятых гангстеров и досужих любителей стрелять по любой движущейся мишени были наставлены на его задыхающуюся взъерошенную грудку постоянно. Напасти лишили птаху сна, серенький курьер-ловчила возмечтал упорхнуть, пока крылья его держали.
Тертый Калач внешне воспринимался зачерствелым хлебобулочным изделием, формой он напоминал висячий амбарный замок без скважины, однако под щедро обсыпанной мукой и будто запыленной дебелой, высококачественной с точки зрения гурманов плотью теплилась разогретая в пекарне чуткая ранимая душа. Вдоволь поскитавшийся по магазинным прилавкам, никем не приобретенный в виду залежалости и отчасти заплесневелости, да и необъяснимой дороговизны, навязанной торговыми магнатами, он таил обиду на излишне привередливых покупателей, на нерасторопные сетевые супермаркеты и затоваренные привокзальные киоски. В путешествие снарядился с восторгом и принял участие в составлении непредсказуемого маршрута, чтобы преодолеть сплин-хандру и не впасть в спячку, не стать закосневшим лежебокой.
Козел Отпущения примкнул к группе пилигримов, поскольку изнемог подвизаться в высокоинтеллектуальной сфере технического прогресса: много лет на него сыпались шишки за все провалы этой неохватной отрасли, при том, что ведал он всего лишь малозначительной лабораторией заштатного института и отвечал по существу за поставки и сохранность инвентаря и химреактивов для проведения рутинных опытов: забирал со склада, пересчитывал и отпускал коллегам по мере надобности колбы, пробирки, штативы и аналогичные, исключительно прикладного профиля предметы… Но когда накрывался медным тазом (кстати, сия емкость как номенклатурная позиция начисто не числилась на балансе оснащения Академии наук) очередной эксперимент исследования морских глубин или не удавался запуск ракеты в космос, ответственность возлагали на безропотного, бородатого, седого, преклонного возраста козлину, глумились, выносили порицания и строгие выговоры, а он не отбрехивался, не блеял в оправдание, смирялся с поношением и неамбициозной неконфликтностью поощрял подлинных виновников крахов и неудач к новым напраслинам и измывательствам. Крест, точнее, ярмо взгроможденных коллективных грехов утяжелялось день ото дня и все ощутимее давило на небогатырские плечи без пяти минут пенсионера, расхлебывать кашу не им допущенных просчетов становилось невмоготу.
Шут Гороховый получил свое пренебрежительное прозвище за то, что не мирился с цепенящей зевотностью и удручающей скукой огромного казенного учреждения, куда по собственной инициативе и собственной же глупости навялился в молодые годы, о чем впоследствии беспрестанно сожалел. Являясь, согласно штатному расписанию, младшим клерком солидного департамента внебюджетных ассигнований, он старался внести в дремотную конторскую атмосферу искорку клоунады, озорной непредсказуемости и расшевелить посконных протирателей штанов и юбок, откровенно кемаривших на просиженных стульях хохмочками, зубоскальством, передразниваниями… Учинял розыгрыши и спонтанные подначки. Его искрометные экспромты раздражали обитателей сонного царства, они злились, а то и кипятились, вяло или взнервленно огрызались, крутили пальцем у виска, эскападные фейерверки неуемного остряка бесили их беспредельно, в итоге они потребовали изгнать лыбящегося выскочку из сплоченного сумрачного ареопага молчунов, без долгих дополнительных дебатов его уволили.
Мальчик для Битья был взрослым, но не рослым, а миниатюрным утонченным созданием, роль получателя оплеух (с присвоением уничижительной клички) ему отвели именно в виду невзрачных габаритов. Он оставался, несмотря на подзатыльники и зуботычины, безупречным исполнителем самых сложных профессиональных заданий и поручений, захребетники горя и забот не знали, прячась за его умения и навыки, при этом подтравливали спасителя все ожесточеннее: ведь пигмей не ответит на хамство эквивалентной грубостью, а схлопотав по сусалам, не даст сдачи, его позволительно безнаказанно лупить, пинать, оскорблять, он природно наделен муляжным амплуа бесчувственной куклы… Ну а лупцуемому и затаптываемому каково получать регулярные щелбаны, перманентные шпильки и издевки? Естественно, он рвался прочь из окружавшей его уродской оголтелой гегемонии.
Участники вольной туристической группы с легким сердцем покинули свои муторные животноводческие комплексы, фермы, кабинеты, квартиры, дома, улицы, переулки. Скаредность, притворство и неискренность окружающих недоброжелателей понуждали энтузиастов как можно скорее сняться с якоря. Они не планировали обрести счастье (и не затевали его искать), обмозговывали не экспедицию с целью выявления приемлемых условий обитания и оптимистичных перспектив, однако лелеяли надежду: странствия освежат, неизвестность обогатит впечатлениями, неприкаянность развеется. Изгои уговаривали себя: «Смена антуража, возможность ехать, плыть, идти уже благо…» Прельщало и то, что каждый из союзников мог рассчитывать на взаимовыручку.
К тому же очень вовремя нарушилась местная телефонная связь. Звонки из фирм, офисов и с предприятий, где мордовали Паршивую Овцу, Рабочую Лошадь, Стреляного Воробья, Тертого Калача, Козла Отпущения, Шута Горохового и Мальчика для Битья, и от знакомых, которые не щадили своих непрезентабельных, постыдных, обременительных, вынужденных контактеров, неожиданно прекратились. Мальчик для Битья поначалу озадачился и огорчился: «Неужто я никому не нужен?» Дикая тоска навалилась на Паршивую Овцу, Рабочую Лошадь, Стреляного Воробья, Козла Отпущения, Тертого Калача, Шута Горохового и Мальчика для Битья… «Значит, не пригодны даже для размазывания по стене?!» Они вообразить не могли, столь болезненно будут переживать отторгнутость. И все они, вслед за Мальчиком для Битья, отчаянно загрустили.
А потом Мальчик для Битья обрадовался: «Неужели оставили в покое, перестали шпынять?» И на волне прихлынувшей свободы и забрезжившей независимости сочинил непредсказуемое приключение. Поход. Вояж. Круиз. Пригласил единомышленников принять участие, разделить риск или триумф. Друзья-товарищи встретили призыв аплодисментами.
Источник: mk.ru
