«Многие из нас боялись этого дня»
22 августа в Московском театре юного зрителя простились с народным артистом России Игорем Ясуловичем. На траурной церемонии, начавшейся в тишине и завершившейся долгими аплодисментами, побывал корреспондент «МК».
Фото: Наталия Губернаторова
Полутемный молчаливый зал столичного ТЮЗа резко контрастировал с залитой августовским солнцем, утренней шумной Тверской. Все, кто попадал в театр, сразу ощущали траур — и дело не только в черной драпировке, скорбных букетах и прочей поминальной атрибутике. Действительно небольшое театральное пространство (о том, что зал небольшой, сказал даже Сергей Маковецкий), казалось, наполнилось горем до краев.
Поэтому в очереди к гробу, которая продвигалась очень медленно, поклонники таланта Игоря Ясуловича в большинстве своем старались даже не перешептываться. Но краем уха можно было услышать какие-то приглушенные разговоры: кто-то обсуждал наряды пришедших на церемонию, кто-то говорил об актере и его судьбе.
Зал был поначалу полупустым. Главный проход заняли люди с цветами. Гроб на сцене в окружении венков был открыт, что влияло в том числе на эмоциональное состояние выступавших. «Лунная соната» звучала в качестве едва различимого звукового фона.
Первой к микрофону вышла худрук ТЮЗа Генриетта Яновская. Театральному режиссеру еще удается сдерживать эмоции, те, кто возьмет слово после нее, — будут или плакать, или говорить сквозь слезы.
— Игорь Николаевич служил в этом доме, жил в этом доме. Недаром написано, что человек — это существо, достойное этого имени. Ясулович был на 100% достоин. Будучи студенткой, я увидела в фильме «Девять дней одного года» странного мальчонку. Потом у него были разные кинороли… В начале 1993-го мы репетировали спектакль «Иванов и другие» (постановка — номинант премии «Золотая маска». — И.В.). Я пригласила его на роль графа Шабельского. Когда мы выпустили спектакль, позвала Игоря Николаевича в труппу. «Я кошка, которая гуляет сама по себе», — ответил он. «Давайте попробуем», — предложила я. И мы пробовали… на все эти тридцать лет.
— Я всегда поражался, как он умудрялся с балкона за секунду оказываться здесь, — рассказал Сергей Маковецкий. И продолжил, обращаясь к ушедшему в мир иной коллеге, как к живому:
— Кто-то говорил, что мы играем на маленькой сцене, но зрителю казалось, что это не маленькая сцена, а невероятное космическое пространство. Существовать с тобой рядом в таком пространстве было одно удовольствие. А на гастролях еще больше — ты всегда был подтянут, улыбчив. Я не слышал от тебя раздраженных интонаций. Я уверен, что твои друзья и зрители, которые пришли попрощаться, скажут главное — что ты честный, благородный, такой, каких сегодня все меньше и меньше.
Маковецкий рассказал о физических страданиях, испытанных Ясуловичем при жизни:
— У тебя были своя боль и проблемы. Но никто никогда этого даже не предполагал. У тебя была сломана ключица. На другой день с небольшой плакеткой ты уже играл. Никто не видел, что у тебя надорван мениск. Ты был бесстрашен, сказали: прыгай с высоты — раз — и тебя уже нет. А где он? Уже прыгнул!
Ты ушел 19 августа, на Преображение Господне. Чтобы уйти в такой светлый день, это надо заслужить. Сейчас очень больно и горько театру, твоей супруге, твоим внукам, друзьям. Но ты оставил столько тепла, что его хватит надолго!
Последние фразы Маковецкий произнес со слезами в голосе.
Валерий Баринов подтвердил слова о том, что служение искусству для покойного было сопряжено с фатальным риском:
— Сережа (Маковецкий. — И.В.) вспомнил случай в Бухаресте. Врачи сказали Ясуловичу: «Вы с ума сошли! Это смещенный перелом, острые косточки. Еще миллиметр, и вам бы перерезало нерв, и вы бы лишились руки». На следующий день с этой нелепой плакеткой он вышел играть. Я подошел к нему: «Игорь, что ты делаешь, так рискуешь?» Он был удивлен: «А ты бы поступил по-другому?»
Эмоционально выступил ректор ВГИКа Владимир Малышев:
— От лица всех выпускников, которых Игорь Николаевич проводил в большое искусство из ВГИКа и ГИТИСа, скажу — эти ребята будут нести свет дальше!
Вынос гроба сопровождался пятнадцатиминутными овациями. В Мамоновском переулке, где несколько часов ждали этой минуты черные автомашины ритуальной службы, людей осталось немного. «Отсеялись» сотрудники театра, которые задержались в зале с родными, — от этого ощущения многолюдности не было. Но заочно артиста провожала вся страна. И не только Россия, если вспомнить звонки и письма из ближнего и дальнего зарубежья. Из Британии режиссер Деклан Доннелан и сценограф Ник Ормерод прислали пронзительное письмо.
«Многие из нас боялись этого дня… Я и Ник многому у него научились. Как и все великие учителя, он учил нас своим присутствием, своим вниманием. Мы будем невероятно по нему скучать, но в то же время он стал частью нас, и это то, что мы никогда не потеряем».
Источник: mk.ru
