«Все люди — как Джекилл и Хайд»
Иван Ожогин – настоящая звезда русского музыкального театра. Обладатель красивейшего тенора с мужественной баритональной краской, невероятной актерской и мужской харизмы и почти двухметрового роста, Ожогин, что вполне логично, окружен, пожалуй, самым многочисленным фандомом в отечественном музыкальном театре. Дон Жуан, Воланд, Онегин, Джекилл и Хайд, Граф фон Кролок, Призрак Оперы – все эти образы привели актера к роли русского императора в мюзикле «Петр Первый». Если бы сам Петр сошел с пьедестала Медного всадника и посетил Петербургскую Музкомедию, он бы остался доволен: Иван Ожогин проник в самые глубины противоречивой личности великого реформатора России. Обозреватель “МК” поинтересовался у артиста: каково это вообще – играть первого русского императора?
ФОТО: ЛДМ НОВАЯ СЦЕНА
— Безумно интересно раскрывать его противоречивость, загадки, логику его поведения. Почему он стал тем, кем мы его знаем? Что его сделало таким? В спектакле образ закольцован: сюжет начинается с момента ухода Петра из этого мира и этим же заканчивается. Но он, постоянно оглядываясь назад в прошлое, помнит, что мир — красного цвета, где все пропитано жестокостью и насилием. И ему предстоит двигаться дальше именно в таком мире, создавая империю, тоже замешанную на крови.
— Ваши герои – всегда мужественны, убеждены в своей правоте, идут напролом, против ветра, как говорит Петр. Вам это тоже свойственно?
— Мне свойственно все время сомневаться и спрашивать себя, правильно ли я делаю? Но и мои герои тоже задают вопросы. Петр обращается к Богу. И Воланд разговаривает с Богом на равных. Это не исступленное моление, а разговор. Петр – верующий человек. Мы все верим по-разному. Для кого-то вера — хождение в церковь, стояние на литургии. Кому-то достаточно зайти и поставить свечку. А у кого-то все сложнее. Религия и вера — разные вещи. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.
— Вы родились в Ульяновске, постоянно курсируете между Москвой и Петербургом. Где ваш дом?
— Я окончательно поселился в Петербурге. В сентябре будет 10 лет, как я переехал. И хотя у меня нет петербургской прописки, каждой клеточкой я ощущаю себя абсолютно на своем месте. С первого года работы здесь я почувствовал, что это мой город. Когда переехал сюда, для меня открылся какой-то портал.
— А как же Москва?
— Москва меня угнетала, сейчас меньше, но тем не менее… Пробки, широченные проспекты, огромное количество людей, машин, расстояния большие. Петербург — уютный, комфортный, и хотя я не очень люблю это сравнение – но куда деваться, если так и есть – европейский город. Я живу в области, на берегу Невы, от дома ровно 50 м до кромки воды.
— Когда вы поняли, что наделены голосом?
— Я не помню времени, когда бы я не пел. Все время музицировал, слушал, пытался подражать. Старший брат занимался музыкой, пел в хоре. Потом стал и меня брать с собой – мне было года полтора. Мама с папой работали, я был постоянно с братом. В 2,5 года у меня уже была членская книжка Всероссийского хорового общества, я начал учиться петь в хоре мальчиков при Ульяновском Дворце пионеров и школьников.
— Репертуар свой помните?
— А как же! Прекрасно помню! Мы пели гимн суворовцев, в котором была фраза «училище свое не посрамим». Руководитель хора, Александр Васильевич Железняков, ныне здравствующий, чудесным образом связанный со мной сейчас через свою дочь, художника по костюмам Елену Железнякову, спросил: “Кто знает, что такое «не посрамим»?» Все молчали, я один поднял руку и сказал, что это значит «не обкакаемся». Ответ был принят. Уже школьником я стал выделяться из хора, и за чистый тембр, интонацию и звонкий голос меня начали ставить солистом. Пели Ю.Чичкова, В. Шаинского, М.Парцхаладзе, много хоровых произведений. Однажды школьный хор выступал в ДК профсоюзов в Ульяновске, я должен был солировать, но приехал не туда, а в Ленинский Мемориальный Центр, где работал мой папа. Там был выходной, я пять часов просидел на проходной, а весь город меня искал — подключили пожарных, милицию, скорую помощь, все морги обзвонили…
— А когда у вас начал ломаться голос, был страх, что голос не вернется?
— Когда начал ломаться голос, у меня был как раз большой перерыв, может быть, это меня и спасло. Я ушел в другую школу и посещать музыкальную уже не смог. Чем только ни занимался. И больше всего — художественным словом с прекрасным педагогом Натальей Владимировной Ганшиной. Благодаря ей, я до сих пор помню и могу рассказать наизусть прозу и стихи.
— В ГИТИСе вы учились на курсе режиссера Александра Тителя и артиста Игоря Ясуловича. Как вы считаете, певец, закончивший факультет музыкального театра ГИТИСа – артист или музыкант?
— Наши Мастера всегда нам говорили: «Вы должны быть артистами синтетического жанра, уметь все — развивайте ваши слабые стороны и прокачивайте сильные. В любом случае, артист, который умеет танцевать, играть и петь, будет более востребован, чем любой узкопрофильный специалист». Где-то они лукавили, потому что в опере все иначе. Что касается педагога по вокалу, это действительно для меня значимая фигура и не только для меня. Маргарита Иосифовна Ланда воспитала большое количество оперных звезд, которые сейчас поют по всему миру. Среди ее учеников также Сергей Захаров, Филипп Киркоров… Перед ГИТИСом я год проучился у нее в Гнесинке – за это время она дала мне те профессиональные навыки, которыми я пользуюсь до сих пор и которые мне позволяют чувствовать себя увереннее других исполнителей.
— В опере вы тоже поработали – все помнят ваше шокирующее появление в роли Феликса Юсупова в постановке оперы «Распутин» в Геликоне.
— Непростой период случился в моей жизни, когда из нее ушел мюзикл: я не прошел кастинг на роль в «Красавицу и Чудовище». Жил тогда в подмосковном Дзержинском и на прогулке познакомился с наместником монастыря. Так я попал в праздничный хор Николо-Угрешской обители, впоследствии постепенно собрал туда профессиональных певцов. Тогда же появилась в моей жизни и «Геликон-опера». Я пришел на прослушивание, спел что-то из классического тенорового репертуара, и Дмитрий Бертман меня утвердил на роль Юсупова.
— И как вам эта музыка?
— Ужасная музыка, ужасно-прекрасная, назовем это так. Потому что сначала ты ничего не понимаешь — что происходит, как, что звучит, от какой ноты строить мелодию. А через какое-то время ты начинаешь слышать вполне себе красивую гармонию. Я в 16-17 лет увлекался джазом, что помогло услышать в этой сложной американской музыке Джея Риза джазовые мелодии, аритмичность и атональность. Благо мой музыкальный слух позволил мне выучить эту партию и достаточно успешно в ней выступить.
— В роли Юсупова вы переодеваетесь в женщину, поете женским тембром и играете человека нетрадиционной ориентации. И это весьма неожиданно для вашего амплуа.
— Актеру всегда очень интересно попробовать острохарактерные вещи, тем более, что из истории слов не выкинешь. Доподлинно известный факт — Феликс Юсупов переодевался в женское платье и выступал в ночном кабаре. Это трагикомедия, трагифарс. Здесь нет пошлости – это искусство.
— Не хотелось бы снова выйти на оперную сцену — без микрофона, со всей своей природой и вокальным мастерством?
— Чтобы выйти на оперную сцену, нужно отбросить все и заниматься только оперным вокалом, выучить партии и выстроить правильное академическое звучание по всему диапазону. Но, честно говоря, в жанре мюзикла гораздо больше интересных проектов и работы с хорошими режиссерами.
— Вы окончили ГИТИС в 2002 году – как раз в России появился мюзикл мирового стандарта. Для вас это было чем-то новым?
— Где-то на 3 курсе Игорь Николаевич Ясулович устроил нам мастер-класс с одним бродвейским артистом. Во время учебы мы ставили дипломные спектакли в жанре мюзикл. У нас был прекрасный педагог по танцу – Марина Суворова, ради которой я и пошел в ГИТИС, а не в консерваторию, куда меня тоже брали. Так что к мюзикловой культуре мы приобщались. Но вот с вокалом во время учебы в ГИТИСе у меня случилось нечто странное. Я почти перестал петь. С трудом сдал выпускные экзамены. Сейчас в это даже верится с трудом. Бегал по разным педагогам, в том числе к известным певцам, но ничего не получалось. При этом в классе ансамбля у Татьяны Башкировой пел очень успешно. Может быть, в этом были какие-то психологические причины, не знаю… Но после ГИТИСа я прошел кастинг на роль Ромашова в «Норд-Ост», а потом и в «Чикаго» – на роль Мэри Саншайн, где нужен был контр-тенор. Я занимался с прекрасным музыкальным руководителем Татьяной Солнышкиной и успешно дебютировал в «Чикаго».
— Среди ваших самых успешных ролей в мюзиклах – сплошные демонические фигуры: Граф фон Кролок в «Бале вампиров», Джекилл и Хайд, Воланд в «Мастере и Маргарите», Дон Хуан, Призрак в «Призраке Оперы», Волшебник в «Обыкновенном чуде» и так далее… Просто сплошное обаяние зла…
— Мне помогает завет мастеров: играешь плохого — ищи, в чем он хороший. Это мне помогло сделать роль Ромашова, потому что слепая любовь к Кате заставляет его изворачиваться, чтобы заполучить ее любыми способами. Именно страсть и зависть выводит его на страшные поступки. Все люди, как Джекилл и Хайд. В каждом есть и добро, и зло. Когда человеку выгоднее «включить» зло, он его включит и сделает то, что ему нужно — достигнет своей цели. А когда человек хочет быть хорошим — он будет хорошим. Мы меняемся, пытаемся маневрировать, скользя по этому лезвию.
— Когда вас пригласили играть Кролока в Берлине, это конечно была сенсация, которая до сих пор остается беспрецедентной. Для ваших амбиций это некая вершина?
— В тот момент это была действительно вершина. Сам факт выйти на сцену на родине мюзикла «Бал вампиров», в Берлине, в этой абсолютно культовой роли и сыграть на немецком языке, выучив ее всего за 2 недели — да, это был топ.
— Как за две недели?
— Я никогда не учил немецкого языка. Выучил партию с коучем, уже приехав в Германию. Нужно было не просто выучить, а знать досконально, понимать нюансы, петь «по- живому». Репетиции шли на английском, Мерседес Чампаи, исполнительница роли Сары, мне помогала. Она говорит по-русски, ее мама — оперная певица Наталия Усманова — когда-то тоже училась у Маргариты Ланды. Вот такие интересные переплетения судьбы. Было очень интересно работать. Всё было организовано очень четко и строго по расписанию — подход по-немецки педантичен. Мало того, что я открывал для себя немецкую сторону моего Графа Фон Кролока, я параллельно, развивал навыки общения, понимания и разговора на иностранном языке. Мы даже пытались переводить друг другу какие-то шутки и анекдоты, которые понятны только носителям языка.
— Есть принципиальная разница между бродвейской моделью и русской?
— Она заключается в более пристальном контроле выполнения актерского рисунка, простроенного режиссером вплоть до мельчайших деталей. В русском мюзикле можно делать собственные предложения и варианты рисунка роли.
— Вам что ближе?
— Это зависит от графика. При ежедневной работе в одном мюзикле должна быть накатанная схема, которая работает независимо от эмоционального состояния исполнителя в данный конкретный момент. Как машина, как конвейер должно работать. Успеваешь ты подключаться эмоционально – великолепно, не успеваешь — значит работает внешний рисунок. Но совсем не включаться невозможно, мы же эмоционально откликаемся, как по системе Михаила Чехова – от внешнего к внутреннему, а не только от внутреннего к внешнему.
— Сколько раз видела вас на сцене – ваше включение просто невероятно. Как можно существовать в таком стремительном ритме?
— Бывает, что нет паузы, бывает один выходной в неделю, бывает чуть побольше, ну, в среднем может быть два, хотя, это скорее исключение из правил. Редко выпадает отпуск – надеюсь, что получится дней 10 в мае, а все остальное время — это прямо такой нон-стоп — концерты, спектакли и подготовка к новым проектам.
— У вас обширный фандом. Для вас это что-то значит? Общаетесь ли вы со своими поклонниками?
— Общаюсь, конечно. У меня бывают музыкальные встречи с общением и ответами на вопросы. Я стараюсь уделять время, насколько это возможно, балансируя между полной отдачей поклонникам и своей семьей, своими потребностями. Дело в том, что я скорее интроверт, чем экстраверт, несмотря на мою профессию, поэтому мне не всегда комфортно, когда общение слишком назойливо.
— Вы сказали о семье. Недавно попалась афиша детского спектакля, где заявлены ваши дочки.
— Дети мои с ранних лет ходят в театры. Учились в музыкальной школе. Как только мы переехали в Петербург, все дети прошли через детский музыкальный театр «Синяя птица» и до сих пор там играют. Также они выходят в разных взрослых постановках театра Музыкальной комедии, «Санкт-Петербург-опера» и Мариинского театра. Старшая дочь поступила в училище имени Римского-Корсакова на вокальное отделение, младшая пока учится в школе.
— А ваши сыновья?
— Старший сын школу уже окончил, занимается звукорежиссурой, саунд дизайном, помогает мне на концертах и получает высшее образование. Он тоже прошел через театр-студию «Синяя птица». И самый маленький уже приобщается к театру. Недавно ходили с ним на спектакль с участием сестер — сидел, смотрел внимательно. Сейчас ему 2 года и не всегда он согласен на долгое пребывание в зрительном зале – требует свободы и уважения к принятию собственных решений.
— Весь в отца…
Источник: mk.ru
