Грани божественного «вируса»
Владимир Касаткин — один из самых именитых художников по художественному стеклу в России. Сейчас ему под 80, в прошлом году он отметил 50-летие в профессии, но мастер продолжает создавать новые произведения. Собран, подтянут, день его расписан по часам. Касаткин не только создает эскизы, но работает с мастерами у раскаленной печи, участвует в создании формы (основы произведения), сам шлифует работу. Художник начинал в 1960-х, когда художественное стекло вышло на принципиально новый уровень выразительности и встало в один ряд с «высоким искусством» — скульптурой и живописью — и даже опередило их. Теперь учит новое поколение. В разговоре с «МК» Владимир Иванович вспомнил прошлое и рассказал о проблемах настоящего в профессии.
Фото: Мария Москвичева
— Как вы стали художником по стеклу? Почему выбрали эту профессию?
— Мой отец работал на хрустальном заводе. Все детство я крутился у него под ногами и еще мальчишкой был как-то втянут в профессию. Когда учился в школе, параллельно посещал местный техникум в Гусь-Хрустальном, где выучился на шлифовальщика. У меня высший разряд. Потом решил поступать в университет на художника по стеклу. Попробовал в институт Строганова в Москве, не сложилось, тогда пошел в Академию Штиглица — поступил и окончил. Пока учился в Ленинграде, ездил на разные предприятия постигать тонкости мастерства стеклоделия — на Неман, в Дядьково. Но вернулся в Гусь-Хрустальный. Я никуда не хотел бежать, мне здесь хорошо. Когда я после института пришел работать на завод в Гусь-Хрустальном, тут было огромное предприятие — целый город мастеров. Больше 6000 человек работали — потрясающий коллектив. Это было время радости творчества стеклоделия.
— После распада Советского Союза завод здесь, как и во многих других местах в России, постепенно увядал, а потом полностью обанкротился и закрылся почти на 10 лет. Пока он не работал, что вы делали?
— Я и не заметил, время так быстро пролетело. Сейчас, конечно, все по-другому. Работает только небольшой цех на 100 человек — один корпус среди развалин былого великолепия. Но стеклоделие держится. У меня много работы. Сейчас вот делаем хрустальный кубок для какой-то спортивной конференции в Белоруссии.
— Есть ли смена? Много у вас учеников?
— Сейчас не так, как прежде, когда регулярно приезжали студенты на практику. Но все равно есть. И я восхищаюсь, какие они талантливые. Наше дело заряжено магией, очаровавшись которой, потом будешь предан навсегда. Это такое искусство, которое как вирус, проникает в кровь, и если заразился, то всю жизнь «болеешь». Среди молодежи я вижу много «заряженных» глаз. Но раньше многие мастера буквально росли на производстве, перенимали знания и технологию у родителей. Так было и со мной. Мой отец тоже был мастером стекольного дела. На Мурано то же самое — от родителей к детям передается мастерство, у итальянцев вообще сильна семейственность. Из десятка ребят, которые впитывают профессию с малолетства, вырастет один большой художник. Если повезет. Так вот у нас такая семейная преемственность уходит, потому что стало меньше заводов, на них работает меньше людей, и вообще поменялось время. Но все-таки смена растет.
— В Музее хрусталя стоит ваша работа «Гимн стеклу» около 10 метров высотой. Это самая большая ваша работа? Насколько сложно работать в крупном формате?
— Вы знаете, бывает так, что маленькую рюмку сделать сложнее. «Гимн стеклу» мы делали в содружестве с великим художником Владимиром Муратовым, восхищаясь и вдохновляясь этим материалом. Получилось вроде интересно. Там металлический каркас соединен со стеклянным и на нем более 350 отдельных деталей — цветы, птицы, колокола.
— С самого начала скульптура стояла в алтарной части храма, который в советское время был превращен в музей и сейчас им и остается. Почему там?
— Установили там, но меня это место смущает. Мне даже недавно прислали письмо, чтобы эту работу убрать из алтарной части, и я его подписал. Считаю, что ее надо поставить в другое место, но не знаю куда. Музей — это же целый организм. Так просто нельзя передвинуть что хочешь. Здесь большая коллекция, которую сложно показывать, далеко не все выставлено. Обидно, что новый директор музея-заповедника Екатерина Проничева только раз приехала сюда. Не было ее и в Царицыне, где была прекрасная выставка наших мастеров. Понятно, что дела, тысячелетие Суздаля на носу, но все равно жаль. Когда люди приходят в музей или на завод, уходят очарованными. Все еще удается сохранить традиции, которые заложили Мальцовы несколько веков назад.
Современный вид скульптуры «Гимн cтеклу».
Фото: Мария Москвичева
— Какая техника самая сложная?
— Можно освоить любую технику. Есть сложные и вредные — как галле (технология химической обработки многослойного цветного стекла с помощью кисти и кислоты, свободным мазком, как в акварели, снимая один слой стекла за другим: такое стекло приобретало рельеф и становилось похожим на старинные камеи. — М.М.). Но главное — то, что художник привносит свою душу в любую технологию. Я как-то работал параллельно с восемью художниками — в одном материале и технике. Мы решали одну задачу, но каждый по-своему: получались совершенно разные произведения.
— Какая работа из последних вам особенно дорога?
— Вот этот кубок с серебристым оттенком. Сделан с помощью гравирования овальной гранью — уникальная технология, сам придумал. Сейчас подобные округлые грани делают на стекле с помощью приспособления вроде зубного бура, а раньше только на станке, где на колесе менялись головки. Я продолжаю работать на таком колесе. И результат отличается от того, что делают современной кистью-буром.
— Сколько в вашем арсенале инструментов?
— Весь завод — мастерская! А каждый мастер делает свою часть изделия, которую я придумал. Стекло — божественный материал. И у нас высокая Владимирская школа — Юкин, Бритов, Кокорин… Однажды мы участвовали в выставке в Москве вместе с живописцами, и экспозиционеры поставили наши работы рядом с картинами. Когда художники пришли в зал, они схватились за головы и попросили нас перенести свои работы в другое помещение. Наше стекло перекрыло живопись!
— А вы сами выдуваете и шлифуете свои произведения?
— Не выдуваю, хотя порываюсь. А шлифую сам. Участвую так или иначе в процессе производства на всех стадиях.
— Сколько живет художественное произведение из стекла? С одной стороны, это очень хрупкий материал, с другой — долговечный. Но бывает, что стекло мутнеет. Почему?
— Стекло разрушается, темнеет и мутнеет, если был брак на производстве, что-то лишнее попало в материал. А так он вечный, хотя и хрупкий. В этом его волшебство.
— Какие сейчас проблемы есть в отрасли? Раньше сырье везли из Украины, а теперь?
— Как и раньше — из Украины. Находят какие-то возможности. В районе села Новоселовка добывают. Когда-то закупали у немцев, но то предприятие сгорело. Сейчас обращались в Китай, искали и в России, ничего не вышло. Песок — то есть кварц — основа стеклоделия, но в обычном песке много примесей. Нужен чистый. С таким есть сложности. С шихтой (специальная смесь, из которой получают стекломассу. — М.М.) проблемы — ее у нас нет. Раньше была, но породы кончились или остались некачественные.
— У вас есть профессиональные болезни?
— Есть такое. Меня недавно прооперировали. Каждый возраст должен пройти медицинское освидетельствование — подошел мой срок, и я пошел на флюорографию. Нашли опухоль и удалили. Кроме этого что-то еще нашли, но это возраст. После 70 лет по-другому не бывает.
— Вам молоко-то за вредность дают?
— В советское время давали. А теперь нет.
Источник: mk.ru
