«Для меня самое главное, чтобы люди были видны на экране, чтобы был человек»
Алишер Хамидходжаев — едва ли не самый желанный оператор для любого режиссера. Совсем недавно на фестивале «Кинопроба» в Екатеринбурге он дал мастер-класс и рассказал начинающим кинематографистам об особенностях съемки в тесном пространстве. За умение снимать внутри камина, в какой-нибудь щели кинорежиссер Алексей Федорченко называл его мастером тандырной съемки, ведь печь, в которой выпекают лаваш и готовят азиатскую или кавказскую еду, кувшинообразная. А Алишер, подобно Аладдину, способен проникнуть с камерой даже в кувшин, если понадобится.
Алишер Хамидходжаев
Фото: Светлана Хохрякова
Он родился в Ташкенте, окончил операторский факультет ВГИКа. Работал на Санкт-Петербургской студии документального кино и до сих пор продолжает снимать неигровые картины. В 2008 году награжден за операторскую работу на Венецианском кинофестивале, где представлял «Бумажного солдата» Алексея Германа-младшего. Алишер работал в авторском кино и на сериалах с режиссерами разных поколений и направлений, снял фильмы: «В стиле jazz» Станислава Говорухина, «Завещание Ленина» Николая Досталя, «Хлебный день» и «Трасса» Сергея Дворцевого, «Жить» Василия Сигарева, «Аритмия» Бориса Хлебникова, «Сказка про темноту» Николая Хомерики, «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики, «4» Ильи Хржановского, «Война Анны» и «Новый Берлин» Алексея Федорченко, «Антон тут рядом» и «Балабанов. Колокольня. Реквием» Любови Аркус. Больше десяти лет он живет на Алтае, продолжая снимать по всей стране. Недавно закончил съемки на базе Свердловской киностудии. На «Кинопробе» Алишер представлял «Блондинку» Павла Мирзоева, открывавшую фестиваль, «Планету страны Малави» Алексея Федорченко, «Снегиря» Бориса Хлебникова и картину «Петя по дороге в Царствие Небесное» ушедшего в этом году Николая Досталя.
С Дарьей Жовнер на съемках «Блондинки». Фото предоставлено съемочной группой
— Ваш мастер-класс произвел фурор. Рассказывали молодым кинематографистам о специфике съемки в тесном пространстве?
— Да, о съемках в небольших помещениях. За полтора часа много не охватишь, а эмоции распирают. Когда я думал, о чем же поговорить с молодежью, то вспомнил, как Алексей Федорченко назвал меня мастером тандырной съемки. Мы же снимали с ним «Войну Анны» в камине, где пряталась наша юная героиня, которую сыграла Марта Козлова. Снимать в тесном пространстве всегда немного страшно. Это требует крупных планов, но в этом нет ничего плохого, поскольку крупный план — это эмоции, тонкие состояния. Не стоит таких вещей бояться.
— Со съемками в тесном и темном пространстве связаны страхи начинающих операторов? Есть какая-то тайна, как это делать?
— Просто надо думать, что ты ничем не связан, чувствовать себя свободно. Это означает, что ты от частного идешь к общему, сначала снимаешь портрет, потом уже открываешь пространство, рассказываешь камерой историю, как будто ты писатель. Драматург Саша Родионов мне как-то сказал: «Вы так камерой рассказываете, как будто что-то пишете».
— А если неожиданно пошел дождь или выпал снег?
— Да здорово же показать на экране смену состояний. Надо хватать камеру и снимать.
— Если ты мастер. А начинающим, наверное, страшно?
— Основное правило — ничто тебя не должно сковывать. Все надо принимать широко открытыми глазами, уметь этому соответствовать своей свободой.
— Оператор — поэт или же профессионал, досконально знающий свое ремесло?
— Может быть, все вместе. Ты должен владеть техникой, но ставить только это во главу угла не очень хорошо. Все равно это твой взгляд на мир, твоя реверберация с пространством. Наверное, поэзия нашей профессии не чужда.
— Романтика еще осталась? Производственные будни ее не убили?
— Нет. Есть захватывающие вещи, например химия отношений. Начинаешь читать сценарий и думаешь, какие важные вещи ты можешь исследовать. Мне много разных картин предлагают, но не думаю, что все их стоит снимать. Выбираешь что-то важное. Такие фильмы требуют времени и тщательной разработки. Помогает то, что я много работал в неигровом кино с большими режиссерами — Леонидом Гуревичем, Николаем Обуховичем, Владимиром Герчиковым, Сергеем Дворцевым и его мастером Самарием Зеликиным.
— Как это случилось? Откуда такой интерес к документальному кино?
— Во ВГИКе наш педагог Галина Семеновна Прожико на своих коллоквиумах показывала документальные фильмы. Многие не ходили, а я ходил. Мне было интересно. Время было зыбкое, начало 90-х. Все увлекались рекламой, а тут маленькая история «Наша мама — герой» Николая Обуховича. Я влюбился в картину, а потом познакомился с Николаем Владимировичем. Вместе мы снимали «День вознесения» о Пушкинской площади в Москве, и это было для меня абсолютным счастьем. Потом я попал на студию документального кино, проработал там лет семь, снимал «Кинолетопись России» — чудесную и очень нужную программу. Сейчас можно посмотреть ее и понять, как жили люди в 90-е.
— Ездили по всей стране?
— Я снимал в городе. Потом приехал Сергей Дворцевой, увидел мою картину «Стоянка» на фестивале «Послание к Человеку» и предложил снимать с ним «Хлебный день».
— Сильная документальная картина.
— Ее показывают в киношколах. Когда вспоминаю о том, как жил в небольшом домике, таскал дрова во время съемок, а теперь на этом фильме учатся студенты, становится немного смешно.
Кадр из фильма «Как я стал». Оператор — Алишер Хамидходжаев. Фото предоставлено съемочной группой
— Вы сейчас на Свердловской киностудии снимаете?
— Ученица Марины Разбежкиной Саша Сарана сняла там свой дебют. Я работал со многими студентами Марины Александровны — Валерией Гай Германикой, Наташей Мещаниновой…
— Так это история про Министерство культуры?
— Да. Первоначально это были взаимоотношения героини и молодого человека. Они едут по Пермскому краю и попадают в разные ситуации — роуд-муви. На картине работает художник-постановщик Кирилл Шувалов — величайший человек, с которым очень интересно. Обычно в Пермском крае снимают картины с холодом, а я захотел сделать теплую картину. Снимали осенью, было очень красиво. Сам я живу в Алтайском крае. У нас, думаю, красивее.
— Вы же и с Бакуром Бакурадзе недавно работали?
— И это было счастье. Есть фильмы, которые делаешь, как будто это вклад в кино. С Борисом Хлебниковым так было на «Снегире». А с Бакуром мы сделали картину, которая первоначально называлась «Леван и Гиви», а теперь «Снег в моем дворе». Он хотел снимать про своего школьного товарища, который стал социально незащищенным человеком. Бакур случайно увидел его где-то в соцсетях и подумал, что надо ему помочь. Написал сценарий и позвал меня вместе работать. Мы с Бакуром давно знакомы. Какая-то пронзительная вышла работа.
— Бакур очень талантливый, но так давно не снимал.
— Семь лет. Он был продюсером, работал на «Салюте 7» и других картинах. У нас было пять смен в Москве, а остальное мы сняли в Грузии. За пять дней до начала съемок отказался сниматься известный грузинский артист и ведущий популярного телешоу. Что делать? Не отменять же съемку? И Бакур сам сыграл московского друга Гиви.
На съемках фильма «Снегирь». Фото предоставлено съемочной группой
— Снимали в каких-то интересных местах?
— В помещении в основном, где живет наш герой. Мы не хотели делать чернушный фильм. Я считаю, что вообще чернушные фильмы делать не нужно. Мы же имеем дело с художественным пространством, с ним надо как-то работать. Не должно быть грязи на экране.
— Это же не от декорации, не от места съемок зависит?
— От твоего отношения. Фильм получился как будто не из нашего времени — спокойный, заставляющий размышлять.
— Как вы оказались на Алтае?
— Супруга увезла. Живем в деревне под Барнаулом с 2012 года. Не берусь за все подряд, выбираю, что снимать. Еду, работаю, потом возвращаюсь. Происходит резкая смена деятельности. Когда живешь в городе, то постоянно рефлексируешь, бежишь куда-то, а у меня теперь совсем другая жизнь.
— Дрова рубите?
— Сейчас их нарубленными привозят. Я работаю все время, и мне это нравится, хотя хочется иногда книжку почитать, полежать. Но я и на съемочной площадке не сижу. У меня никогда нет стула. Знаю, что многие операторы сидят и руководят.
— У вас же все равно есть команда?
— Естественно. Очень хорошие парни из Петербурга. За сорок всем, но они очень быстрые и хорошо знают свое дело. Мне в свое время оператор Сергей Мокрицкий сказал: «Это неплохие ассистенты по фокусу, а ты так снимаешь, что они не могут даже подстроиться под тебя». Я нашел надежную и профессиональную команду и очень ей благодарен. Мы снимаем иногда по три картины в год. Это очень много.
С Борисом Хлебниковым на съемках «Снегиря». Фото предоставлено съемочной группой
— Вы родились в Ташкенте. Бываете там? Вы из узбекской семьи?
— Я давно там не был. С годами особенно часто вспоминаю времена своего детства. У меня только папа узбек. Мама — украинка. Она окончила в Белой Церкви педагогический институт, и ее направили в город Шахрисабз учителем в школу. А отец окончил университет в Ташкенте, и его в ту же школу распределили в 1953 году. Замечаю, что русский язык я знаю лучше некоторых русских. Преподавание у нас настолько было сильное, что я никогда не испытывал с этим никаких проблем.
— Кто вас сподвиг поступать во ВГИК?
— Я с четвертого класса занимался в фотокружке во Дворце пионеров, потом уже пошел в любительскую киностудию.
— Тогда точно прямая дорога в Москву. Сейчас в Ташкенте есть филиал ВГИКа, и студенты там очень активные.
— Когда я работал после школы в 1986 году ассистентом, на студиях было много вгиковцев. Практически все операторы «Узбекфильма», «Узкинохроники» и «Узбектелефильма» — выпускники ВГИКа. Они были очень маститые, даровитые. Это видно на экране. Снимали хорошие картины.
— Мне кажется, что вы бесконфликтный человек. Приходится иногда быть жестким в работе?
— Возникают ситуации, когда хочется сказать, как герой Михалкова в «Собаке Баскервилей»: за кого меня принимают в этой гостинице, за дурачка? Я устрою грандиозный скандал. Иногда и мне приходится говорить, что я устрою грандиозный скандал.
— Как складываются ваши взаимоотношения с режиссерами?
— Тут нет места конфликту. Нам же надо вместе в любви и созидании работать. Я всегда работал с людьми, которые мне доверяют. И они меня приглашают, потому что не задаю лишних вопросов. Предлагать надо больше. Ты же соавтор картины.
— Вы с такими разными людьми работали и не перестаете этим удивлять.
— Весной мне позвонил Владимир Грамматиков. Я был удивлен. С детства смотрел его картины «Усатый нянь», «Мио, мой Мио» и вдруг услышал в трубке: «Это Грамматиков. Здрасьте. Давайте вместе снимем фильм». Летом мы сняли «Смотри на меня» по сценарию Андрея Кончаловского. Там есть сцена из его детства, как они, дети, с мамой, коровой и пианино едут в товарном вагоне в Москву за папой. Владимир Александрович работает с невероятной скоростью. Он с большим уважением ко мне относился. Я люблю, когда в кино все чувства немного возвышенные, приподнятые. Картина не должна быть только картиной. Она должна быть событием в жизни людей. Не с целью переустройства мира. Но непременно явлением.
— За техническими новшествами гонитесь?
— Выходят все новые и новые камеры. Они стоят очень дорого. Убеждаешь продюсеров, что это будет немножко по-другому. Выходят новые линейки оптики, по краскам все становится ярче. Ты же не будешь в стороне стоять…
— Ограничений не почувствовали из-за санкций?
— Нет. Все есть. Я узнал, как это происходит. Остались люди в Германии, через которых все оборудование поступает.
— Китайскую технику активно еще не используют?
— Для большого кино пока нет. А для документального в Китае есть очень хорошие камеры. Как вспомогательные они могут быть использованы, как основные — нет.
— Только на цифру снимаете?
— Пока да. На пленке пока нет ничего. Я с такой радостью посмотрел на фестивале наш с Николаем Досталем фильм «Петя по дороге в Царствие Небесное», снятый на пленку, и подумал, как это чудесно. Такой душевный фильм получился. Сейчас такой уже не снять. Я все время задаюсь этим вопросом и задаю его другим: «Сегодня возможно снять «И жизнь, и слезы, и любовь» или «Из жизни отдыхающих»?»
На съемочной площадке фильма «Снегирь». Фото предоставлено съемочной группой
— Помимо человеческого фактора что еще важно? Сценарий?
— Конечно. Сижу, как сейчас с вами, с режиссером. Желательно текст пройти раза три. Мы его читаем, разбираем, кто в нем главный, что важно в той или иной сцене, кто доминирует, на ком сделать акцент. Читка — очень специфическая вещь, потому что ты не видишь актеров, только на фотографии.
— Когда читаете текст, вы уже знаете, кто есть кто?
— Всегда говорю, что мне важно актеров посмотреть. Я же от их энергии работаю. Мне важно наладить с ними контакт. Мы никогда не ставим точки артистам, и движение камеры становится свободным. Если хочешь получить отдачу, надо быть внимательным, лишний раз пригласить художника по гриму. Актеры все это чувствуют.
— Красивое лицо на экране — какое оно?
— Красота должна быть скрытая, чтобы ты мог над ней подумать. Мы работали с Алексеем Федорченко, и я сказал ему, что у меня есть каталог из Эрмитажа «Ислам в искусстве», где в предисловии академик Пиотровский пишет о том, как гончар, создав вазу небесной красоты, всегда отбивал кусочек, потому что с творением бога спорить не может никто. Мне говорят: «Какая хорошая отмазка для оператора». Совсем уж открытой красоты я избегаю, стараюсь не снимать открыточные планы. Это должно быть элементом на общем фоне картины. Она отдельно не может существовать.
— Нет такого, что вас побаиваются, считают недосягаемым?
— Слышал, что со мной боятся работать, будто тяну одеяло на себя, но я никогда этого не делаю. Это какая-то ошибка. Короны у меня нет. Я больше дружу с механиками и пытаюсь оставаться в тени. Есть еще штампы. Например, что я снимаю только с рук, хотя делать это можно по-разному. Посмотрите картину Досталя. Она снята по большей части не с рук. Или существуют в наше время странные для меня представления, что этот оператор занимается только авторским кино. А я уже не занимаюсь авторским кино очень давно. Мы занимаемся мейнстримом с Борисом Хлебниковым. Для меня самое главное, чтобы люди были видны на экране, чтобы был человек. А еще всегда думаю: раз не попал на картину по каким-то причинам, значит, бог тебя уберег. На поле должно быть много сильных игроков. Один ты ничего не сделаешь.
Источник: mk.ru
