ПОСЛЕДНЕЕ
Повязка на глазу Кутузова оказалась выдумкой: в жизни не носил

Повязка на глазу Кутузова оказалась выдумкой: в жизни не носил

В Музее Пушкина представили заграничные походы русской армии 1813–1815 годов

Государственный музей Пушкина запустил выставочный проект «Иль нам с Европой спорить ново?..», названный по строчке из программного стихотворения Александра Сергеевича «Клеветникам России». Рассказ о заграничных походах русской армии 1813–1815 годов, последовавших за разгромом наполеоновской армии на территории России, получился стереоскопичным и подробным, хотя, казалось, повествователем выступил не Музей Отечественной войны 1812 года, и вообще не военный музей.

В Музее Пушкина представили заграничные походы русской армии 1813–1815 годов

Настоящий Кутузов не носил повязку.

Фото: Иван Волосюк

Внутренние и внешние месседжи России первых двух десятилетий позапрошлого века очень похожи на сегодняшние или вчерашние советские идеологемы. Здесь тебе и «можем повторить», но сказанное устами Пушкина («Иль русский от побед отвык? Или от Перми до Тавриды… не встанет русская земля»). И знакомое нам неприятие западной привычки критиковать Москву («…зачем анафемой грозите вы России?», «вы грозны на словах — попробуйте на деле!»), и многое другое. Универсальность пушкинского творчества, в котором, как в Библии, все есть, позволяет применять его в любой ситуации. Но музейщики не просто выдвинули на первый план «имперскость» главного поэта, но как бы его глазами посмотрели на военную кампанию русской армии, ставшую продолжением Отечественной войны 1812 года.

И здесь уместны исторические параллели с событиями ВОВ, когда против агрессора сплотились страны-союзники (антинаполеоновская/антигитлеровская коалиция), русские, добившись перелома в борьбе над врагом на своей территории (Бородино–Сталинград), пересекли свои границы и продолжили натиск, освободили порабощенные народы и дошли до столицы напавшего на них государства (Париж, Берлин — не суть важно).

С помощью чего же организаторы создали панорамную картину зарубежных походов? В стеклянных колбах-витринах в центре главных выставочных залов они разместили полные комплекты парадной формы егеря старой гвардии императора Наполеона, обер-офицера русского гусарского полка и рядового Донского казачьего войска — с пистолетами, саблями и всем прочим. Правда, мундир — это современная реконструкция, но в качестве визуализации работает отлично. Это макроуровень; на микроуровне объемными иллюстрациями послужили несколько прекрасных комплектов масштабных моделей (язык не поворачивается назвать их «солдатиками») военнослужащих французской, русской и союзных армий, крайне детализированные (в одной фигурке даже Наполеон угадывается, кажется).

Карикатуры на Наполеона.

Фото: Иван Волосюк

Помимо этого посетители видят ряд подлинных предметов, призванных помочь прикоснуться к эпохе: это реальные картечь и пули с Бородинского поля, прусский железный крест, принадлежавший Муравьеву-Апостолу, серебряный Георгиевский крест, наградная медаль «За взятие Парижа 19 марта 1814 года», памятные медали и хрустальный кубок в память об этом событии.

Не менее достоверными памятниками истории стали старинные гравюры, на которых мы видим царя Александра I, получившего титул Освободителя, ключевых командующих российской армии, включая Кутузова — кстати, его граверы изображали без повязки (реальный полководец ее не носил, в отличие от киношного), — Наполеона и французских командиров.

Опять-таки на гравюрах и старинных картинах пылающие Смоленск и Москва, сцены основных битв, включая Бородинское сражение, сражение при Бриенне, осада русскими Данцига, Ватерлоо и даже картина кончины генерал-фельдмаршала Кутузова вдали от родины. Умирающий полководец, над ним священник, читающий молитву, люди в офицерских мундирах. Свечи. Черные тени на стене. Эффект присутствия стопроцентный.

Хронологию ВОВ мы воспринимаем единой — от 22 июня 41-го до 9 мая 45-го, но тогда 1812 год и пересечение войсками границы стали как бы двумя отдельными томами одного романа-эпопеи. Событию вступления в чужие земли посвящен медальон «Первый шаг Александра I за пределы России». Здесь мы снова сталкиваемся с персонализацией — границу по факту переступили тысячи солдат, но на гипсовом кружочке это делает один император — это же он освободитель, а не как в СССР — все воины, которых называли освободителями.

Отрезок истории, когда Наполеона уже добили в его логове, отображен на выставке через картины и плакаты о «Союзе государей» (Священном союзе Российской империи, Пруссии и Австрии) и Конгрессе в Вене, установившем послевоенный порядок в Европе, казавшийся тогда незыблемым и считавшийся единственно возможным. И здесь самое цепляющее — многочисленные немецкие и французские (!) карикатуры на Бонапарта. Едкая сатира. «Ах, папа, сколько прекрасных мыльных пузырей вы надули» — это о много обещавшем своему народу императоре. А вот еще один прекрасный экземпляр — картинка «Унесенный ветром», то есть не способный противостоять «северному ветру» — так называли современники Наполеона совместные силы Австрии, Пруссии и Российской империи. Сложно поверить, что в 1814 году соплеменники смеялись над человеком, приход к власти и завоевания которого Альфредом де Мюссе в каноническом романе «Исповедь сына века» описаны следующим образом: «Наполеон все поколебал на своем пути, проносясь через мир. Короли ощутили, как закачались их короны, и, схватившись за голову, нащупали только волосы, вставшие дыбом от безумного страха». Но земная слава самого известного француза померкла. В Вене утвердили «вечный мир».

В любом случае выставку в особняке на Пречистенке можно смотреть, вообще не думая о литературе. Но если вести хронологию от Пушкина, то началом станут строки о лицейских годах, когда поэт-отрок с завистью смотрел на старших товарищей в мундирах, уходящих на войну («Под сень наук с досадой возвращались,/ Завидуя тому, что умирать/ Шел мимо нас»…).

А эпилог — вот эта строфа:

В Париже росс! — Где факел мщенья?

Поникни, Галлия, главой.

Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья

Грядет с оливою златой.

Надо ли пояснять, что «олива златая» здесь — символ миролюбия, а союзников парижане если и встречали настороженно, то лишь вначале, но вскоре поняли, чем отличается поведение французов в Москве и русских в Париже. «Два миллиона изнасилованных француженок» в XIX веке придумывать было некому.

Источник: mk.ru

Похожие записи