Кризис августа 1998 года — в воспоминаниях активного участника тех событий
Двадцать пять лет назад, 17 августа 1998 года, Россия впервые в новейшей истории объявила о приостановке выплат кредиторам по долгам. Этот был фактический дефолт. Курс доллара менее чем за месяц с тяжело представимых сейчас 6,3 рубля вырос более чем в три раза — до 20,8 рубля к 9 сентября 1998-го. Однако главной потерей того кризиса стала полная утрата народом доверия к рыночным реформам и власти, их проводившей. О событиях тех лет и их уроках сегодняшнего дня «МК» рассказал доктор экономических наук, финансовый омбудсмен Ассоциации российских банков Павел Медведев, занимавший четверть века назад пост председателя подкомитета Госдумы по банковскому законодательству.
Фото: Лилия Шарловская
Плата за наивность
— Как в Госдуме отреагировали на объявление дефолта 17 августа 1998 года?
— Очень активно. Все структуры власти тогда были очень активными в политическом, экономическом и общественном смысле этого слова — быстро отзывались на события. В частности, после объявления дефолта была создана комиссия, которая должна была спасать положение. Я входил в ее состав. Она запросила отчет у правительства. Для доклада о реальном положении дел к нам приехал высокопоставленный чиновник, я не буду сейчас называть его фамилию, поскольку в тот момент он проявил невероятную наивность. Его стали спрашивать, что произошло, каковы перспективы. В своем отчете этот чиновник совершенно уверенно заявил, что не будет девальвации рубля, что курс доллара не превысит 7 рублей. Напомню, что в начале августа 1998 года единица американской валюты торговалась где-то на уровне 6,3 рубля, после объявления дефолта ее курс пошел вверх и уже через неделю был выше 7 рублей. Менее чем через месяц, 9 сентября, за доллар давали уже почти 21 рубль, потом был отскок к 15–16 рублям, но к декабрю 1998 года доллар отыграл позиции к сентябрьскому максимуму. Для большинства членов нашей комиссии заявления этого высокопоставленного чиновника были очевидно неправдоподобны уже в августе.
— Он единственный во власти, кто проявлял подобную наивность?
— Нет, конечно, многие проявили это качество в гораздо большей мере. Но было немало и рациональных предложений по выходу из кризиса. В частности, наша комиссия, на мой взгляд, высказывала разумные мысли. Однако эти идеи вряд ли оказали заметное влияния на дальнейшее развитие событий. Правительство Примакова, вскоре пришедшее к руководству экономикой, разработало свою политику более или менее самостоятельно, и, наоборот, оно существенно влияло на парламент, побуждая его принимать необходимые решения.
— Причина дефолта в этой наивности чиновников или даже правительства в целом? Это она завела тогда страну в тупик?
— Не только. Проблема была намного глубже. Я бы сказал, что имя ей — популизм власти в целом. О том, что Россия движется к дефолту, внимательным специалистам было ясно с 1996 года, когда стала очевидной цена подготовки к выборам Бориса Ельцина. Для того чтобы одержать победу, он и его команда давали много разных популистских обещаний. Чтобы исполнить хотя бы часть из них, нужны были деньги. Их добывали варварским способом. В то время широко продавались так называемые ГКО (государственные краткосрочные обязательства. — «МК»). Их покупали охотно, поскольку правительство по ним все время повышало проценты выплаты. В какой-то момент доходность этих бумаг стала выше 300% годовых. При этом параллельно, из популистских же соображений, правительство не желало, чтобы курс доллара сильно рос. Для американской валюты тогда был установлен так называемый наклонный коридор. Чтобы доллар увеличивался в цене не слишком быстро, для удовлетворения спроса на американскую валюту нужно было продавать его в громадных количествах. Запасы у правительства и Центробанка были маленькими, и закончилось всё закономерно: в конце концов был продан последний доллар.
Профессионализм и популизм
— А с чем было связано такое поведение «сильных мира» Ельцинской эпохи? Они не понимали механизмов работы рыночной экономики?
— Некоторые понимали, некоторые — нет. Но доминировали те, кому были важны сиюминутные эффекты, например победа на ближайших выборах. Ради этого в жертву приносилась среднесрочная перспектива. Среди финансовых и экономических начальников было немало тех, кто не только понимал пагубность такой политики, но и старался ей противодействовать, однако главные рычаги управления были не в их руках.
Кстати, ярким примером профессионализма может служить деятельность Сергея Дубинина, который занимал в то время пост главы Центрального банка России.
— Получается, что главу Центробанка в тот момент правительство заставляло делать неправильные вещи?
— Дубинин все прекрасно видел и делал всё, что было в его силах, для спасения ситуации. Надо сказать, что ему даже удалось добиться некоторых успехов: резкого снижения уровня инфляции. Но вы представьте, в какое положение он попал. Ведь он работал в условиях популизма высшего руководства страны, которое должно было народу показывать, что все хорошо идет: вот, смотрите, даже доллар почти не растет. Дубинин с помощью по возможности разумной кредитно-денежной политики и пытался как-то сдержать поток лишних необеспеченных рублей в экономике, но катастрофические заимствования правительства обесценили его усилия.
— Вы имеете в виду результат запуска операций с ГКО?
— Дыра в бюджете была так велика, что правительству с помощью ГКО потребовалось заимствовать суммы, совершенно не сопоставимые с возможностями возвращать долг. За предыдущий выпуск расплачивались с помощью очередного. Чтобы привлекать покупателей, приходилось делать бумаги всё более доходными. Так как доллар при этом дорожал очень медленно, то доходность в валюте мало отличалась от доходности в рублях. Следовательно, ГКО оказались привлекательными для иностранцев, что удлинило жизнь этой пирамиды, но и сделало ее более громоздкой и неподъемной для бюджета России, для ее экономики, что в конце концов и привело к финансовому краху.
— Получается, что из-за неразумных действий первых лиц кризис был неизбежен?
— «Аннушка пролила масло» еще в 1995 году, а за уборку взялись только в конце 1998 года. В этом смысле кризис был неизбежен.
Путь из экономической ямы
— Пережитый стресс многих отрезвил?
— Мне кажется, что мы все многому научились. В частности, тот наивный начальник, который уверял нас в августе 1998 года, что доллар не подорожает свыше 7 рублей, стал прекрасным и успешным экономическим руководителем. Вдобавок стране повезло с председателем правительства. Евгений Примаков был удивительно психически устойчивым человеком: в такой обстановке, в которой ему пришлось взять бразды правления в руки, впору было с ума сойти. Ничего похожего не было. У меня уже тогда возникла мысль, что он был похож на Кутузова в интерпретации Льва Толстого. Главное, Примаков до последнего не вмешивался в рациональные движения экономики, в здравые решения ее агентов. Такое поведение Примакова быстро стало очевидным для этих самых агентов. Это придало активным людям уверенности и смелости — того, что так нужно, чтобы выкарабкаться из экономической ямы.
— Это помогло?
— Да, «выкарабкивание» тут же началось. Обвал рубля привел к тому, что известные тогда «ножки Буша» (так называли поставляемую из США на российский рынок курятину. — «МК») стали недоступными для людей по цене. При 6 рублях за доллар «ножки Буша» покупать было просто счастьем, а при 18–20 рублях за единицу американской валюты они стали золотыми. А в России между тем были мощности по производству цыплят, которые не использовались, потому что невозможно было произвести российского цыпленка по цене, которая могла конкурировать с «ножками Буша». Но после космического взлета цен на иностранную курятину, производство мяса птицы внутри страны стало рентабельным. А Примаков только одним своим видом гарантировал отсутствие бюрократических палок в колесах тех энтузиастов, которые решились потягаться с самим Бушем. Разумеется, «ножки Буша» — это только один маленький пример формировавшихся в 1998–1999 годах тенденций.
— Кризиса можно было бы избежать, если бы не бездумные действия предыдущего правительства?
— История не знает сослагательного наклонения. Я познакомился с Борисом Ельциным в 1989 году. Он пригласил меня и еще нескольких товарищей, которых считал потенциальными реформаторами экономики, для беседы. Мы проговорили с ним три дня. Началось все с того, что он плохо понимал суть дела, но усваивал новые для него идеи прямо на лету. В итоге нам удалось в общих чертах наметить план будущих экономических реформ, который, по меньшей мере теоретически, позволял избежать болезненных кризисов. Однако вскоре на первый план вышли краткосрочные политические проблемы, которые вступили в неразрешимый конфликт с экономическими законами и интересами большинства населения.
Популизм — ужасно заразительная болезнь. И сейчас мы от нее до конца не вылечились. И сейчас, бывает, не можем удержаться, чтобы не отрегулировать какие-нибудь цены. К счастью, намного более деликатно, чем цену на доллар во второй половине 90-х, и потому не так болезненно для облагодетельствуемых этим регулированием граждан, но всё же явно им во вред. В частности, регулируется цена заимствований. В первом приближении это кажется благом для заемщиков: меньше приходится платить за кредит. А как пересчитаешь «накрутки» в процент, то тут же убеждаешься, что классики экономической науки были правы: боком заемщикам выходит популизм.
Уроки кризиса
— Сейчас экономическая культура людей, принимающих решения в России, сильно выросла?
— Безусловно, хотя полной победы она — культура — всё же не одержала. И сегодня мы регулярно слышим критику политики Центрального банка, мягко выражаясь, с крайне наивных позиций. Однако и поддержка рациональных действий Эльвиры Набиуллиной несравненно выше, чем та, на которую мог рассчитывать в свое время Сергей Дубинин.
— Можно ли считать, что уроки кризиса 1998 года власти России усвоили навсегда?
— Это важный вопрос, ответа на который я, к сожалению, не знаю. Однако регуляторы — Банк России и Минфин, весь финансовый блок правительства — внушают надежду. Мало того, что они ведут себя рационально. Я восхищаюсь хладнокровием, которое демонстрирует руководство ЦБ РФ, продолжая вести здравую политику в условиях льющейся на голову несправедливой и часто неграмотной критики.
— В прошлом году у России снова возникла угроза объявления дефолта. Я имею в виду ситуацию, когда западные кредиторы России отказались принимать от нас платежи по заимствованиям, ссылаясь на то, что наша страна не может совершать операции, в том числе переводы кредиторам, в долларах и евро. Причем эту возможность транзакций в валюте для России эти недружественные страны сами же предварительно перекрыли.
— Нет, это совершенно другое. Слово используется то же — дефолт, но по сути ситуация совершенно иная. В 1998 году нам нечем было платить, а в 2022 году деньги были. Их невозможно было выплатить, потому что кредиторы их не принимали. Для таких обстоятельств надо придумать другое слово, отличное от термина «дефолт».
— Вы считаете, что повторение событий двадцатипятилетней давности в России сегодня невозможно?
— При той команде, которую я сегодня вижу на ключевых постах в экономике, да, невозможно. Но я не знаю, что будет завтра. Дай Бог членам финансово-экономического блока руководства страны здоровья и душевных сил, чтобы выдерживать накал незаслуженной критики, которая периодически раздается в их адрес.
Справка «МК»
Правительство президента Бориса Ельцина объявило технический дефолт (ситуация, при которой страна не может платить по своим долгам внешним и внутренним кредиторам) 17 августа 1998 года, за что этот день в прессе окрестили «черным понедельником». Госдолг России на момент объявления дефолта составил $200 млрд, что соответствовало 44% от ВВП страны. Курс доллара начал укрепляться и за три недели вырос почти в три раза. Инфляция разогналась с 11% до 84,5%, а ВВП России снизился с два раза. Не справившись с экономическими потрясениями, о банкротстве заявили сразу несколько крупных банков, где хранились сбережения граждан. Система страхования вкладов тогда еще не работала, поэтому их уход с рынка означал полную потерю людьми своих денег. Для многих компаний из-за всех этих проблем единственным выходом оказалось банкротство. Денежная масса страны обесценилась в несколько раз. Общие экономические потери России в тот период составили порядка $96 млрд. После дефолта президент Борис Ельцин распустил правительство и назначил нового премьер-министра, которым стал Евгений Примаков.
