Коллекционер жизни
Фото: Алексей Меринов
Московские картинки
В парке, через который лежал мой путь, я предпочел проложенную среди газона затейливым парикмахерским пробором беговую дорожку; она то шла прямо, то петляла поодаль от заполненных фланирующими посетителями аллей и была свободна, физкультурники отсутствовали, что и побудило продолжить уединенный моцион вдоль этой тропы. Лишь одинокая мужская фигура, размытая предвечерней дымкой, туманно маячила на внушительном расстоянии. Приблизившись, я увидел: человек выгуливает пса. Ширина узкой «трассы» все же позволяла без осложнений разминуться. Но выгуливальщик занял априорно приоритетную позицию — по центру — и не шелохнулся при моем появлении. Немо, тупо, неколебимо стоял он, циркульно раскорячив ноги. Весь облик, вся скалоподобная монументальность говорили о принципиальном намерении не уступить ни пяди, а наглядное преимущество — внушительных размеров собака — подкрепляло незыблемость.
Существовало три варианта.
Таран. И отпор. И перспектива вакцинации (после укуса цербера).
Вежливость: попросить кретина посторониться. Он же не был слеп и мог бы проявить если не дружелюбие, то имитацию толерантности. Обозначить хотя бы.
Трусливая уступчивость: обогнуть.
Что я и сделал, хотя жалел вынужденно притоптанную мною травку. Зато не был примят сам, не встрял в конфликт, не опустился на уровень провокатора.
Утешение слабое, умиротворения оно не принесло, однако бесспорный плюс наличествовал: не драка и гематомы, а лишь слегка нарушенный вектор следования; при этом, увы, окружающий воздух сделался токсичен. Флюиды агрессии липли к одежде и будоражили фантазию: впиваюсь зубами в ногу болвану и перегрызаю глотку его рычащей псине… Бешенство заразно даже на расстоянии. Хорошо если удается сохранить суверенность от дурней и внешнее спокойствие (при внутренней ярости): достоинство, независимость, непричастность порой достигаются не самой легкой победой над собой…
Диалектика отрицания
Вошли в автобус женщина и три мальчишки; разговор, который они громко вели, выявил: один — ее сын, два других — его приятели, она привезла их в столицу на экскурсию. Базланили о деньгах: кто сколько с собой взял. Паренек — длинный, с русой челочкой и открытым лицом — был старшим, его билет на поезд стоил дороже, чем двух других. Он говорил с гордостью:
— Мне больше семи, я брал взрослый.
— Поэтому у тебя осталось меньше денег, — объясняла женщина.
— А то бы еще поиграл на автоматах! — азартно сокрушался он.
— Отличные, американские, — подхватывал второй.
— В следующий раз в тире постреляем, — обещала женщина.
Ее сын, который выглядел самым рассудительным, упрямился:
— В тире деньги потратишь, а ни разу не попадешь.
Едва я успел подумать: от рождения в человеке присутствует его суть, заложен характер, а значит, и будущее; окружающая среда лишь обкатывает, помогает данности проявиться, но многое зависит и от среды, — в дискуссию вмешался убеленный сединами нравоучитель.
— Восхищаетесь американским? — неодобрительно встрял он. — Американское, значит, отличное? Губим, губим будущее, прививаем неуважение и пренебрежение ко всему нашему.
— Но таких игровых автоматов у нас нет, — неуверенно возразила (то есть стала оправдываться) женщина, возможно, имея в виду набор провинциальных возможностей развлечься. — Во всяком случае пока нет…
— Зато есть превосходные автоматы, стреляющие по-настоящему, а не в тире, — сказал старик.
И я удивился: до чего складно и логично, вобрав разрозненные подробности непритязательного поначалу обмена мнениями, сложился итог.
Сбывшаяся мечта
Надо было видеть лицо этого солидного, облаченного в дорогой костюм немолодого мужчины.
Он вышел из дверей респектабельного учреждения и завороженно застыл. А потом направился к стоявшему напротив ступеней офиса надменно поблескивающему никелем «Харлею». Обогнул справа и слева. Не мог оторвать взгляд. В нерешительности топтался. Будто не верил глазам. С таким (прочитывающимся в облике) восторгом отправляют в рот конфетку или пряник. С таким обмиранием ждут волшебных рождественских подарков.
Я вообразил: он столкнулся с невоплощенной детской мечтой, наверно, в ранние годы вожделел подобную недосягаемую роскошь… Неужели наплюет на официозную свою сановность, оседлает, помчит?.. Угонит?.. Он медлил…
Появился хозяин мотоцикла. В шлеме и крагах… Военизированных сапогах. Наглый, набыченный, самовлюбленный. И клерк-романтик преобразился. Истошно заорал:
— Еще раз поставишь здесь, сожгу!
После чего степенно направился к «Хонде», которой «Харлей» перекрыл выезд.
Рыцарь без страха и упрека
За девчонкой с чемоданом шел, покачиваясь, крепко выпивший тип.
— Не отстану, — заявлял он раскатисто. — Хоть на край света за тобой…
Следом плелся его нетрезвый приятель.
— Он пойдет, он такой, безбашенный, — вторил он.
Девчонка млела, но старалась не выказать польщенность. Впорхнула в урчавший на стоянке экспресс.
Мужчина, что обещал брести на край света, остановился и тяжело вздохнул:
— Хрен с ней, — сказал он своему товарищу. — И ноги у нее кривые.
Молитва
Старуха на коленях перед иконой произносила молитву. Громко и отчетливо. Туристы глазели, будто на экскурсионный экспонат, прелюбопытную достопримечательность. Велико было ее горе, отчаянны надежды, коль не существовало вокруг праздной публики, гомона голосов, стука каблуков по каменному полу храма — только вопль, устремленный к Небу, к Божьей Матери. Другой реальности и быть не могло.
Воробьиха
Экскаватор ломал старое здание. А на противоположном его торце, в щели под крышей, распевала на солнышке возле гнезда довольная жизнью и подрастающим потомством толстая воробьиха.
Ближе и ближе подбирался коварный ковш, вычерпывая отпущенный срок нирваны, сдержанно рокотал и плотоядно крушил. Воробьиха самозабвенно горланила. Собственная песнь торжествующей любви застила ей слух… Уничтожительная стихия наползала… Кто властен перекричать арию неги благополучия? Кому по силам отрезвить от опьянения блаженством? И остановить жернова, движимые течением реки Леты? Единственное спасение — мания, иллюзия редкостного везения.
Шапки. Лучше бы им стать невидимками!
Бросаются в глаза и повергают в отчаяние головные уборы. Немыслимых форм, нахлобученные на кумполы прямо или с кокетливым креном. Прежде всего женские. Мужчины обходятся кепариками, бейсболками, вязаными и синтетическими спортивными шапочками. Дамские картузы, малахаи, береты нечеловеческих габаритов (с претензией на экстравагантность) уродуют до оторопи. Где берут эти кошмарные кокошники? Из сундуков предков? Или на рыночных развалах? Стыд-позор дизайнерам и изготовителям. Оболванивают намеренно? Или от природы не наделены эстетическим вкусом и элементарным сочувствием к согражданкам?
Срез общества
В течение краткой поездки в метро увидишь многое.
Три юные особы, будто в спортзале, демонстрируют гимнастические упражнения, цепляясь к поручням и повиснув на никелированных перекладинах под потолком: раскачиваются, делают «уголок», по-обезьяньи карабкаются с одной жерди на другую. Прочие пассажиры не выказывают недовольства (вагон полупустой, и дивы никого впрямую не задевают), да и не обучишь, не воспитаешь тех, кто сам не соображает, что допустимо, что нет.
Едва трио, вволю натренировавшись, покидает вагон, по проходу спешит юноша, их ровесник, спотыкается, из его кармана вываливается нож. Внушительных размеров. Паренек деловито поднимает с пола холодное оружие, прячет и продолжает путь.
Вваливается группа, похоже, школьников, возбужденно о чем-то толкуют, у одного из мальчишек течет из носа, платка, естественно, нет, он трется ноздрей о турникет, который использовали в качестве гимнастического снаряда предыдущие молодки, оставляя на блестящей поверхности влажный след…
Тинейджер — спортивного сложения, кучерявый, сияющий — вышел из вагона с доской на колесиках, покоившейся поверх его плеча, положил ее на мраморный пол и, гулко громыхая, покатил по платформе, распугивая нерасторопных, кидающихся в стороны, как глупые куры, великовозрастных недотеп…
Чего ждать от предоставленного себе, брошенного на произвол и в жерло нескончаемым педагогическим экспериментам очередного потерянного поколения?
Источник: mk.ru
