Театральная иллюстрация к манифесту режиссера
Театр на Малой Бронной открыл сезон премьерой спектакля Константина Богомолова «Дачники на Бали», поставленном по пьесе Максима Горького «Дачники». Понятное дело, что от буревестника русской революции остались рожки да ножки, но вызов — идеологический и художественный — получился ярким, провокационным. Как это и бывает у Константина в случае удачи. А «Дачники на Бали» — безусловная удача с разных точек зрения. Но обо всем по порядку.
Фото: Максим ЧЕРНЫШЕВ
На этот раз зрителей режиссер рассадили бифронтально: большая часть из них осталась в зале, меньшая — на сцене (видимо, по дорогим билетам), а между ними — дом явно не в Подмосковье, а где то далеко на океане. Темного дерева узкие балки абрисом обозначают пространство где-нибудь на берегу бескрайней акватории — разве что шума волн не слышно.
Но вот зрители заняли свои места, а Константин, поднявшись на сцену, обращается в зал вроде бы со стандартной просьбой — отключить звук мобильных. Но, судя по тому, что и как он говорит, чувствуется, что он обжился на Бронной и разговаривает с публикой как хозяин театра.
— Вот вы сейчас меня снимаете, — обращается он к даме из третьего ряда. — А вы лучше проверьте, проверьте. Уверены, что выключили? Может, ошибаетесь? Проверьте — это не сложно, это не стыдно, не унизительно. Гораздо будет стыднее, когда у вас зазвонит телефон. На вас направятся все плохие энергии, у вас очень испортится карма. Подумайте об этом. У меня очень тяжелая энергия, если я в гневе.
Застращал — и сорвал аплодисменты публики, уже приученной им за довольно короткий срок к тому, что тут, у Константина, не заскучаешь — ни до спектакля, ни тем более во время оного.
Максим Горький написал своих «Дачников» в 1904 году, за год до первой русской революции, и посвятил пьесу русской интеллигенции, которой, по своей классовой принадлежности ,был чужд. Пьеса сильная, но люди, выведенные будущим классиком советской литературы, получились какие то несимпатичные. Адвокат, инженер, доктор, литератор, а также их жены и любовницы — почти все, кстати, достаточно молоды, от 25 до 40 с небольшим.
Молоды и герои богомоловской версии «Дачников», но круг творческой интеллигенции он знает лучше Алексея Максимовича, потому как вырос в этой среде, да и последние обстоятельства его жизни расширили этот круг и пополнили его состоятельными и статусными персонами. Вот он их всех и собрал на Бали в доме Басова, чья профессиональная принадлежность не совсем понятна, но то, что он очень богат, незлоблив и не жаден, это очевидно.
На Бали, как говорится, каждой твари по паре соотечественников: банкир Суслов, сбежавший с деньгами вкладчиков, жена его, актриска и пьющая; бывшая проститутка, а ныне наследница солидного мужнего состояния Марья Львовна; сестра Басова — Карелия, судя по всему феминистка, умеющая хорошо читать плохие стихи собственного сочинения, написанные в декадентском духе.
Кто еще? Гость, которого здесь ждут на Новый год — культовая фигура из рок-культуры советского прошлого Борис Шалимов, выписанный попеть на балийский корпоративчик. Есть и помельче сошки — помощник Басова, брат жены хозяина Влас и другой ее же родственник не по крови, но с диагнозом душевного расстройства. А также многодетная мать Ольга, оставленная мужем-недотёпой.
— Варь, я тоже скучаю по Москве, — в первой сцене говорит усталым голосом Басов жене Варваре. — Да всралась мне эта Бали (глагол сей в разных комбинациях употребляют здесь все и по любому поводу). Понимаешь?
— Я понимаю. Только всё утро ты у себя в кабинете сидишь, а я их развлекаю…
— Ты нюхала опять?
— Нет, ты же спрятал.
— Я не прятал… Надо тебе чем-то заняться, дорогая моя Варя. Только нюхаешь и читаешь.
— А ты только пошло шутишь и бухаешь.
В этой работе Богомолов прежде всего интересен как драматург. Его «Дачники», где от Горького взято одно лишь классическое название и ситуация, полны современных реалий: коллективный портрет русской эмиграции, точнее, отъехавших — кто такие, чем живут.
Ими же упомянуты действующие в современном искусстве фигуры разного калибра и с разным к ним отношением (Гришковец, Шахназаров, Земфира (признана в Росси иноагентом), БГ). Вот только Гребенщиков (признан в России иноагентом) выведен под фамилией Шалимов, но однозначно узнаваем. Как в предыдущей сценической фантазии Константина Юрьевича «Новая Оптимистическая» узнаваем режиссёр Кирилл Серебренников, выведенный под фамилией Горлов.
Не говорю уже об упоминании военного конфликта на Украине, Зеленского, само собой, украинских военных и укров, нападающих на русских за рубежом. И опасения последних в связи с этим. В общем, все, чем богата сегодня российская действительность — вот она на сцене, и актуальнее драмы сегодня нигде не найти, кроме как на Бронной, у Богомолова. А уж понравится она вам или вызовет протест, ярость — дело смотрящего.
Но это, как говорится, верхний драматургический слой, когда все узнаваемо. У Богомолова-драматурга всё значительно тоньше. Где-то на втором, третьем плане, в репликах, в ремарках ассоциативно улавливаются чеховские мотивы и просматриваются герои чеховских пьес. Вот у Шалимова совсем не случайно такое же имя как у чеховского персонажа — писателя Тригорина в «Чайке» — Борис, хотя у Горького этот литератор — Яков Петрович. Марья Львовна, та, что из бывших проституток, живет на Бали у Лопахина, как Варя из пьесы «Вишнёвый сад» у Рагулиных. А Лопахин этот «скупил на Бали земли, нарезал ее на участки и сдает в аренду». Жена Суслова утомляет всех воспоминаниями о том, как ее принимали в Харькове, точно она Аркадина, отыгравшая спектакль, которой студенты подарили брошь.
И от горьковских «Дачников» тоже отталкивается Богомолов, рисуя своих персонажей. «Мне трудно допустить существование человека, который смеет быть самим собой», — говорит Басов у Горького. И у Богомолова на Бали давно уж никто не является самим собой.
Да и сама структура пьесы невольно отсылает к чеховским, где вроде как ничего не происходит, а люди только и делают, что говорят. То и дело поминают Москву (понятно, что с тоской чеховских сестёр), от которой оторваться не могут даже под сенью пальм. И говорят, говорят, говорят. Без эмоций, устало красуясь друг перед другом в своём цинизме.
Как констатирует жена хозяина дачки: «Для вас наслаждение обгадить людей хороших и талантливых, а добрые слова находите для самых отъявленных подонков и бездарей. Они у вас и умные, и сложные, и талантливые, но непонятые, в то время, как приличный и совестливый человек непременно дрянь, лжец и ничтожество».
Богомолов жесток к сегодняшней отъехавшей с начала СВО интеллигенции (но точнее будет сказать — людям интеллигентных профессий), наделяя их циничными речевыми характеристиками. «Ее муж покойный всю жизнь Кастанеду шпилил и заковыристо соединил его с Моисеем». Или: «Вас надо пускать в перенаселенные страны: вы грандиозно умеете отбить всякую охоту плодиться».
Пин-понг репликами, достаточно остроумными, во втором и третьем акте переходит в серьезные диалоги (Шалимова с дочерью Марьи Львовны, Карелии с Сусловым), отсылающие, кажется, к библейской истории — брак, не возжелай жены чужой, откровение, обладание… Неожиданные сюжетные повороты не заставят себя ждать.
Второй акт заканчивается до боли знакомой картиной, которую можно наблюдать и в России, и на Бали — дачники шумной вереницей скрываются с авансцены за зрительскими рядами, откуда доносятся их пьяные голоса — компания поколения «Ассы» вслед за Шалимовым кто в лес, кто по дрова голосит хит: «Под небом голубым есть город золотой». А он, в свою очередь, желает их «золотому городу всяческого процветания», зная, что это никакое не процветание, а загнивание. В том числе и у него самого, такого же усталого от всякого рода богатых «дачников», но главное — от самого себя.
В третьем акте БГ, то есть Шалимов, станет основной фигурой, выражающей идею драматурга и режиссера Богомолова о художественной несостоятельности творческой интеллигенции поколения «Ассы». Монолог певца о себе в далёком прошлом — чистом, искреннем мальчике, писавшем стихи в ленинградском Доме пионеров, и о точке невозврата в то время, звучит как приговор. Замечу, не только моральный.
Богомолов ещё и биографию БГ присочинил, к тому же с трагическим финалом. Его внебрачная дочь от давней случайной ленинградской связи с Марьей Львовной в бытность ее проституткой сорвётся таки с Бали в Москву, чтобы соединиться с возлюбленным, отправляющимся добровольцем на Донбасс.
Певец оставит записку, в которой окажутся строки из стихов его непризнанной кровинушки: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко, не будь ко мне жестоко, жестоко не будь». Жизнеутверждающая музыкальная тема парит над печальным финалом, сопровождаемым смехом публики — чёрная комедия.
Тут Богомолов, надо сказать, пошёл дальше буревестника революции: если Горький в своей пьесе подписал интеллигенции моральный приговор, то Богомолов — физический. И все это под бой кремлевских курантов, под сенью пальм и небом голубым острова Бали.
Режиссер Богомолов не изменил себе и беспристрастно, без тени улыбки разыграл написанную им пьесу. И не только на сцене, но и, как он это полюбил в последнее время делать, и в зале. Стильность постановки визуально усугубила постоянный соавтор худрука Бронной Лариса Ломакина, минималистично изобразившая нам Бали. Курортный антураж из шезлонгов и кресел дополнен видео на трёх жёстких кулисах, очертивших периметр дома Басова. На них раскачиваются под ветром разлапистые пальмы, Камера выводит черно-белый крупный план дачников в профиль и анфас в момент монолога или диалогов. Лаконичность, минимализм, дорогой вид.
Актеры Богомолова (как с Бронной, так и приглашённые — Миркурбанов, Ребенок, Васильева,) точно работают в стиле постановки: минимум внешних затрат при внутреннем напряжении и экспрессии, которым не позволено быть обнаруженными даже в минуты отчаяния героев. Единственный, кому разрешено эмоционально нарушить границы жёсткого режиссёрского рисунка — это чудесному Лере Горину в роли Суслова. Скорее всего, потому, что этот циник, в отличие от других, обречён, терять ему нечего, и он весело пошлит.
Следует признать, что при Богомолове на Бронной складывается сильный актерский ансамбль, и в «Дачниках», как и в предыдущих его постановках, можно открыть для себя новые имена, например Василису Перелыгину, Аню Патокину.
Но…даже если зритель захочет отметить того, кто ему особенно понравился, чтобы и дальше следить за работами и развитием артиста (артистки), ему придется непросто. Потому что новый формат программок спектакля исключил традиционный расклад: персонаж — исполнитель, а просто пустил актёрские имена/фамилии общим списком. Что, может, и стильно в глянцевой ч/б программке, но даже при наличии куар-кодов не совсем комфортно для публики.
Источник: mk.ru
