Фото: Михаил Терещенко/ТАСС
Для простого воспроизводства населения в России должно быть 10 миллионов многодетных семей — в пять раз больше, чем сейчас. Чтобы увеличить рождаемость, надо первым делом изжить демографические мифы, убеждена секретарь Гиппократовского медицинского форума Инна Ямбулатова. Кроме того, нужно создать федеральный орган, отвечающий за семью, и разработать стратегию демографической безопасности.
«СП»: В 2022 году россиянки сделали 1795000 абортов. Какая-то фатальная цифра?
— Она не подтверждается Минздравом. И не потому, что это не так, а потому что система учета сегодня определяется формой N13, которая ведет его по государственным учреждениям и муниципальным объектам здравоохранения. И есть форма N1 с показателями Росстата. Суммируем данные из обеих форм — получается 580 тысяч абортов за 2022 год. В этой связи возникает вопрос. Разница между двумя формами порядка 100 тысяч, так из года в год. Росстат собирает данные по абортам из частных и ведомственных клиник. Но надо понимать, насколько несовершенна статистика.
Прямая ссылка передачи на YouTube. Смотрите все передачи СП-ТВ
Подписывайтесь на YouTube-канал «Свободной Прессы». Мнения, аналитика, репортажи
Приведу пример. В одном из регионов только в одной из местных аптек было реализовано 3000 препаратов так называемого химического прерывания аборта. Они, кстати, из бывшего ветеринарного ряда, которые возможны стали для людей. Итак, 3000 продано, а ежегодных абортов — четыре тысячи. Обе эти цифры отражены в системе здравоохранения. Смотрим в предоставленном отчёте Минпромторга, сколько таких препаратов было продано. Миллион 300 тысяч. И к ним прибавляются 580 тысяч абортов из официальной медицинской статистики. Таким образом и получается эта цифра.
«СП»: На деле она может быть больше или меньше?
— Это зависит от того, насколько сильно давление, в том числе на Минздрав, который сделал очень серьезный шаг для ограничения абортов. Есть ведомственный приказ по предметному количественному учёту препаратов, который распространяется на психотропные, наркотические вещества. Это препараты строгой отчетности, подлежат сейфовому хранению. За их незаконное распространение можно хорошо «присесть».
Минздрав столкнулся с тем, что производители этих препаратов на территории страны резко активизировались, включив лоббистский механизм. Не секрет, что сегодня многие транснациональные корпорации пытаются влиять на российскую внутреннюю политику, в том числе касающуюся нашего репродуктивного потенциала. Он сегодня существенно подорван.
Если посмотреть, как снижались аборты с 1990-го, это совершенно не увязывается с графиком роста бесплодия. Почему такое количество денежных средств государство вынуждено потом затрачивать на то, чтобы преодолевать бесплодие с помощью ЭКО, других инструментов? Расходовать на это 66 миллиардов бюджетных рублей, порядка 145−207 тысяч на рождение каждого ребенка? Ведь дело и в том, что те же протоколы ЭКО существенно подрывают женское здоровье. Таким образом, государство, мы сейчас не смотрим личные истории женщин, фактически теряет репродуктивный потенциал, золотой запас женщин, которые и должны сегодня его воспроизвести.
Есть суммарный коэффициент рождаемости — СКР. Задача, которую ставил президент: 1,7 и 1,8 ребёнка — недостижима для нас. Потому что сегодня даже кавказские республики уже показывают существенный спад рождаемости — меньше одного ребёнка в семье. А нам для простого воспроизводства в нынешнем режиме требуется не менее трёх детей на каждую семью. Возникает вопрос, что делать, в частности — с абортами. Запрещать или нет? С точки зрения государственной безопасности, безусловно, следует включать механизмы регламентации, хотя бы контролировать эту сферу.
«СП»: Как?
— В медицинской сфере есть отрасль, которую государство не отдаёт частникам. Это — трансплантология. Почему не отдаёт? Здесь высокая криминальная составляющая. Аборты на сегодняшний момент для ряда частных компаний прибыльны. Предложения коллег не отбирать лицензии у частных клиник, а просто ужесточить наказание, например, за нарушение регламента, проблемы не решат.
В частной клинике, очевидно, реже, чем в государственной, соблюдают регламент. Например, «7 дней тишины», доабортное консультирование, обязательные анализы перед абортом и срок гестации, на котором допустим аборт (до 12 недель). Что еще может делать частная клиника? Посоветовать по телефону купить в соседней аптеке таблетку, сделать домашний аборт — страшное словосочетание!
При этом частная клиника может не сказать, что принятая таблетка после определённой недели приведёт к кровотечению. И, очевидно, эта женщина точно попадёт в государственную клинику на чистку. Отсюда мы видим рост числа выкидышей. Средняя цифра по популяции, которую даёт ВОЗ, не должна превышать 15 процентов, а у нас она сегодня 35−37. Возникает вопрос: у нас какая-то эпидемия маток? Что-то с женщинами происходит? Мы чем-то все очень сильно больны? А не та ли проданная таблетка приводит к рецидиву?
«СП»: Проблема только отчасти медицинская…
— В частных клиниках очевидно стремление заработать там, где «тонко», где отсутствует контроль. Это природа бизнеса, но на то и государство, чтобы регламентировать, регулировать, устанавливать правила игры.
«СП»: Есть спрос — будет и предложение.
— Совершенно точно.
Теперь — что касается социального фактора и ответственности государства. Сегодня проблема абортов происходит от всеобщей болезни. Государство, добровольно или намеренно, дискредитирует себя как институт управления социальными системами. Что происходит?
В последние 30 лет оно стало снимать с себя ответственность за социальные процессы. Тогда как его природа в том и заключается, чтобы следить за исполнением социального договора, максимально стремясь к справедливости. Когда государство сокращает эти полномочия или перестает выполнять их, оно отказывается от своей природы. Мы наблюдаем этот процесс. Он не только у нас идет, это проблема вообще современного государства как института. За что Илон Маск его успешно троллит. Зачем, говорит он, нужно государство, если оно не выполняет социальные обязательства?
Вернемся к экономике. Служит ли причиной абортов нехватка денежных средств? И да, и нет. Если вы возьмете статистику и нарисуете портрет женщины, которая чаще других делает аборты, удивитесь. Мы аборты делаем не от бедности, а от сытости. Как это? Очень просто.
Среднестатистическая женщина делает аборт, как правило, на втором или третьем ребёнке. Она замужем, имеет образование — высшее или среднее. У неё есть жильё, профессия, работа. У социологов есть такой вульгарный, сленговый термин: жирная группа. Женщина в возрасте от 25 до 39 лет, которая как раз и относится к золотому репродуктивному потенциалу. Но именно она и делает аборты. А есть другая группа: бедная, брошенная, одинокая студентка без работы, как правило, с 18 до 25 лет. И она делает аборты реже всего.
Если мы эту статистику развернём в сторону государства, то снова будем удивлены. Самое большое количество абортов во Франции, где множество пособий. Но там либерализовали аборты и произошёл их огромный рост. В Германии — тоже достаточно много пособий, суммарный коэффициент рождаемости 1,4−1,5. А в Индии, стране небогатой, этот показатель до сих пор 3,7. Нигерия, Нигер показывают потрясающий рост. Египет за последнее время просто удивительными темпами прибавил…
Получается, что проблема в некотором роде не в деньгах. Если мы посмотрим разрез по России, тоже будем удивлены.
Банкир, обладающий средним доходом 10−12 миллионов в год, имеет одного ребёнка. А у семьи в провинции с годовым доходом, условно говоря, 300−500 тысяч, 3−5 детей. Все доводы об экономическом положении сразу разбиваются статистикой. Она — наука бескомпромиссная. Ей плевать на наши моральные взгляды. Так что это социологический миф об абортах, будто они делаются от бедности.
«СП»: Вы приводите пример среднестатистической женщины. Есть ли причинно-следственная экономическая связь, когда женщина и её муж понимают, что одного ребёнка с их финансами они могут поднять, сохранив свой уровень жизни, статус, но второго, третьего — не потянут?
— Здесь корень проблемы. Страна наша как раз относится к той категории государств, где семья с каждым рожденным ребенком беднеет. Она теряет уже достигнутый социальный статус. Женщина делает аборт, убивая второго и третьего ребенка, фактически по причине того, что находится под прессингом кредитов. Это очень серьезно.
Скажу о проблеме, которую мы обсуждаем во внутренних кругах среди социологов, демографов — в профессиональном сообществе, но редко — в открытой плоскости. Потому, что это критика мер Минтруда, Минсоцразвития, экономического блока, которыми они отчитываются все время перед президентом и обществом. Тезис звучит так: «Мы дали народу всё, но он какой-то неправильный — не рожает». На самом деле это — второй миф, который культивируется в чиновничьих кругах. Коллеги, вы ничего не дали. На самом деле вы обманули и себя, и население.
Как это произошло? Если бы я была банкиром (мне приходилось работать в том числе и в коммерческих структурах, достаточно крупных), то, рисуя маркетинговый облик постоянного потребителя кредитов, видела бы семью с одним ребёнком. Я бы посадила ее в долги на 30 лет, обеспечивая себе бесконечный кэш. Понимаете? Но у этой семьи нет стартового капитала. Где его взять? А почему бы этот стартовый капитал не дало государство? Чтобы семья пришла ко мне, банкиру, а я бы обеспечила и свой, и строительный сектор.
Почему в 2016 году произошел обвал рождаемости. Сейчас, анализируя ситуацию, мы начинаем понимать: в 2016-м снизились ставки по ипотеке и было объявлено, что материнский капитал за второго ребёнка будет какое-то непродолжительное время. Семьи родили второго и сели в ипотеку на 30 лет. И уже третьего-четвертого не родили и не стали многодетными.
Между тем, достижение нужного СКР в нашей стране возможно только путём перехода из сегодняшней средней семьи в многодетную. А у нас получается, что мы родили первого, второго, а дальше влезли в ипотеку, в долги. Фактически, если говорить совсем уж вульгарно, квадратные метры съели детей. Была ли это спланированная, скажем так, диверсия? По большому счету, уже неважно.
Фактически получилось, что мера, предлагавшаяся для стимулирования рождаемости, превратилась в антидемографическую. Это показатель непонимания ситуации и отсутствия долгосрочного планирования. Это вторая боль, о которой мы постоянно напоминаем.
Вот в Общественной палате говорили о том, что подготовлена масса стратегий: информационной, национальной, продовольственной, энергетической безопасности. Говорится о гуманитарной миссии России на внешнем пространстве. Но мы не написали главную стратегию — демографической безопасности. А ведь это сквозная тема, которая касается сегодня всех отраслей экономики: образования, здравоохранения, информационного пространства, культурной среды, воспитания молодёжи.
Что, на наш взгляд, сегодня могло бы лечь в основу стратегии демографической безопасности? Безусловно, три блока. Первое: репродуктивное здоровье нации. Ежегодный доклад президенту. Сколько у нас сегодня бесплодных женщин, мужчин? Какое поколение подрастает? Сколько нас будет? Какого состава? Сколько будет людей пожилых? Сколько молодых? Мы — стареющая нация.
Спасибо большое коллегам, которые придумали нацпроект «Демография», где они фокус сосредоточили на продлении жизни, но не на стимулировании рождаемости. И мы сегодня пришли к тому, что замещать, условно говоря, выбывающие трудовое население просто некем. А это — налогооблагаемая база, потенциал, капитал человеческий.
И тут мы начинаем понимать, что, неправильно поставив вопрос демографии, пожинаем сегодня экономический кризис, нам не хватает трудовых ресурсов. Но что делаем? Завозим мигрантов. Давайте, господин Хуснуллин. Надо строить, и он решает проблему путём наименьшего сопротивления.
Второе: стратегия демографической безопасности. Она должна строиться из репродуктивного потенциала нации. Это как раз аборты, биобезопасность, защита здоровья женщин. Важны меры социальной поддержки, начиная от первой беременности и заканчивая многодетной семьей.
Третье: регулирование миграционных потоков. Это криминализированная сфера. Необходима жёсткая миграционная политика государства.
Эти три блока, касающиеся демографии, нужно разрабатывать, как и стратегию долгосрочного планирования. Мы не знаем, сколько нам необходимо людей. Но, очевидно, понимаем: чтобы воспроизводить себя, нам нужно 10 миллионов многодетных семей, сейчас их — 2,2 миллиона.
Нам нужно 40 миллионов детей. А к какому году мы это хотим? К 2050-му? К 2040-му? Китай планирует на 100 лет вперёд. Мы пока не видим даже близкой перспективы, бросаемся от одной меры к другой. Фактически мы красим губы трупу. Всё, что делается, — косметические меры. В демографии цифры абсолютно провальные.
Между тем, как я абсолютно убеждена, оценка деятельности правительства должна осуществляться не по тому, сколько поликлиник построили, дорог наклепали, космодромов запустили. Эффективность работы оценивается всего в нескольких показателях. Первое: сколько родилось детей и сколько сделано абортов? Сколько было браков, а сколько разводов? Сколько социальных сирот, а сколько детей принято в семьи? Сколько у нас алкоголиков, а сколько здоровых ребят, занимающихся в секциях? Это — показатели того, как вы справляетесь со своим делом, а нас в государстве становится больше, и мы счастливее.
«СП»: Кстати, есть свежие данные ВЦИОМ, которые говорят о том, что 40 процентов россиянок не хотят рожать. В первую очередь из-за материального положения. Так?
— А как была сделана эта выборка? Если опрашивали городское население — да, близко к действительности. Наверное, там отсутствует провинциальная Россия. Потому что у нее коэффициент рождаемости по-прежнему 1,7−1,8. Агломерации и провинция всегда отличались.
Второй момент. Мне как-то пришлось схлестнуться с одной высокопоставленной чиновницей. Она спросила: «Вы хотите заставить женщин рожать до 25 лет?» Я говорю: «Да. Потому что первый ребёнок у женщины — это самая здоровая беременность, самая легко носимая. Более того, это улучшает ее репродуктивный потенциал, то есть как бы накопленное гормональное состояние даёт лучшее потомство. А вы предлагаете ей как раз это лучшее потомство либо не воспроизвести, навязывая контрацептивы, либо сделать аборт.
Советуя до 25 лет сделать аборт, вы ломаете ей жизнь. Потому что с точки зрения медицинской, биологической и религиозной, сакральной, нужно говорить девочке правильные вещи. Она с 18 до 25 лет не секса хочет. В ней говорит инстинкт размножения, а вы его подменяете инстинктом отношений. Нет, это не так и у мужчин, и у женщин. В этот момент они хотят детей. Давайте разделять то, что женщины думают и то, что пишут в аккаунтах".
Каждая женщина, условно говоря, стремится к тому, что называется инстинктом гнездования, к домовитости. Нам это свойственно. С другой стороны, мы сейчас подходим к самому главному вопросу. Поскольку я человек, исповедующий православие давно и имеющий религиозное образование, могу вам сказать, что духовные законы работают так же, как законы физики. Если вы не верите в гравитацию, можете прыгнуть с 9 этажа. Сила притяжения есть, никуда вы от нее не денетесь. Закон детерминизма действует и в духовном режиме тоже.
Социальная политика Советского Союза предполагала: один мальчик, одна девочка, настолько было трудно с рождаемостью. В СССР был только один всплеск рождаемости. Вообще это явление называется демографический Ренессанс. Последний демографический Ренессанс в нашей стране был в период Сталина, это период запрета абортов. В 1956-м запрет сняли. И уже в 1961−65 годы мы видим обвал рождаемости при пяти миллионах абортов.
Если говорить об общем ущербе, который понесла страна, то с 1920 года по 1997-й, эксперты подсчитали, мы потеряли от 150 до 180 миллионов граждан в результате абортов. Это больше, чем за две мировые войны плюс все эпидемии, Гражданская и репрессии. Речь только о прямых потерях. А если мы посмотрим дальше, с точки зрения демографической корреляции или социальной статистики и прогнозирования, то эти 150−189 миллионов не родили по два ребёнка, даже если по минимуму возьмем. Таким образом, мы недобрали 500−700 миллионов населения, которое у нас должно было быть к 1997 году. Это тот прогноз, который давал Менделеев.
Из 10 абортов 6 делается под влиянием близких людей. Не сама женщина принимает решение, а ее окружение. Мама, близкий мужчина. Фактически это группа лиц, преступным образом приговорившая человека. Чтобы снять с себя груз вины мы, культурные люди, приняли по умолчанию, что зародыш не человек. Ведь так проще убивать.
На войне есть принцип: врага надо расчеловечивать. Когда Дарвин писал свою первую работу, которая легла потом в основу так называемого евгенизма и сегрегации, она потрясла всех своим цинизмом. Во что это превратилось? Стало можно сказать, что какой-то человек и не человек или не совсем человек. А может, тогда и народ целый можно убить? Когда женщина, мужчина — без разницы, какого возраста, говорят, что какого-то человека можно убить, потому что он мешает, больной, лишний, некрасивый, неприятный, они должны быть готовы, что когда-нибудь к ним придет некто со словами: теперь можно отнять жизнь и у вас.
Есть такое профессиональное понятие, в биоэтическом сообществе оно называется абортивно-эвтаназийное мышление. Мы открываем ящик Пандоры, когда разрешаем аборты. И должны понимать, когда даем оценку этому не с правовой точки зрения, не с концептуальной, что когда-нибудь каток проедется по каждому из нас.
«СП»: Есть федеральная программа, практика, когда в регионе создается перинатальный центр. Он один, а все остальные родильные дома закрываются, особенно в глубинке.
— Низкий поклон за такой вопрос, потому что очень редко его поднимают. А ведь вы верно подметили. Количество мест, где можно сделать аборт — в шаговой доступности, за углом, не надо никуда ехать. Количество мест, где можно родить и дать жизнь, резко ограничивается. И теперь объясните мне, кого поражают в правах? Женщину, которая стремится родить или которая идёт и запросто аборт делает? Мне говорят: вы, пытаясь регулировать аборты, ограничивая частные клиники, наступаете на права женщин. А на права женщин, на материнство не наступили? Это лукавая политика. Ее плоды, собственно, мы и пожинаем.
То, с чего мы начали: личное ли это дело женщины, врача или всё-таки государственный вопрос? Многодетных семей в «коробочках» не будет! То, что мы делаем, строя агломерационное государство — это уже антисемейное развитие. То есть изначально делается всё, чтобы многодетная семья не получилась. Тогда почему мы хотим, чтобы кто-то рожал? Вот ты должна рожать, а где? В двухкомнатной коробочке, и ещё час ехать транспорте, чтобы куда-то привезти ребёнка?
Если говорить откровенно, мы вообще государство, надо признать, не семейно-ориентированное. Более того, семейно-ненавистническое. Единственное в мире, где по ювенальной юстиции изымают детей из-за бедности. Ни одно другое государство не использует этот инструмент. Там, на Западе, ЛГБТ, секс-просвет, но, когда приходит бедная семья и говорит, что нечего есть, ей дают пособие. А мы изымаем ребенка. И на этот перекос мало кто обращает внимание.
«СП»: Зато кредиты даем.
— Фактически это закабаление. У нас закредитованность населения порядка 80 процентов. Очевидно, мы должны сегодня говорить о создании единого органа, который бы отвечал за семью предметно, и у него должны быть фамилия, имя, отчество. И это точно — не экономический блок. Потому что, если во главе стоит этот блок, государство превращается в корпорацию по зарабатыванию денег, а должно, помимо политических интересов, удовлетворять запросы граждан. Давайте бухгалтеров на место поставим. Я уважаю господина Силуанова, но пусть он всё-таки останется инструментом решения политических задач, а не наоборот. И тогда у нас всё поменяется.
